Книга Седой Кавказ - Канта Хамзатович Ибрагимов

произнес Арзо.

– Хм, когда ты меня любил, ты так не говорил, но я это прекрасно чувствовала. Теперь ты меня как прежде любить не сможешь, и не пожертвуешь честью ради любви ко мне. Если даже совершишь этот подвиг, то паутина чеченских предрассудков опутает тебя на всю жизнь, логика наших традиций ставит непреодолимый барьер меж нами. И ты ни в чем не виноват… Ты найдешь достойную девушку, а я уже порчена. По крайней мере, для тебя.

– Что ты несешь, Полла? – вскричал Арзо, в упор уставился в строгое лицо девушки.

– Я говорю, как есть, – теперь Полла не обращала внимания на близость Самбиева, на то, как она чувствует его частое, горячее дыхание, и как от соприкосновения их тел, ощущает бешеный ритм его сердца; ее глаза устремлены в никуда, в них тоска, бремя судьбы. – Я всю ночь смотрела на тебя и думала… У нас только три варианта развития взаимоотношений. Первый – мы остаемся хорошими знакомыми, при случайной встрече мило здороваемся и спокойно расходимся. Второй – ты жаждешь меня, клянешься в вечной любви, добиваешься своего и рано или поздно бросаешь, а может, мучаешь меня всю жизнь, сделав из меня простую наложницу… Об этом и не мечтай. И наконец, третий. Ты, вопреки всему, на мне женишься. Тогда это вечная ущербность внутри тебя, и вечная виноватость и обременительность для меня.

– О чем ты говоришь? Какие-то дурацкие варианты?… Я ведь знаю, ты тоже любишь меня!

– Все прошло…

– Дура! – прошипел Арзо, крепко обнял ее.

Полла даже не шелохнулась, сидела в той же бесстрастной позе, только когда мужские руки поползли ниже плеч, она резко отстранила их.

– Самбиев, не унижай меня, не втирай в грязь.

– Я люблю тебя, – задыхался он.

– Я верю, – улыбнулась Полла. – Однако, как ты говоришь, все пройдет, а это тем более.

– Станция Ростов… Ростов-на-Дону, – послышался голос проводника и стук в дверь.

– Все, собирайся. Нас на перроне будет ждать «скорая», когда ты спал, я ходила к бригадиру поезда, и мы звонили в медслужбу Ростова.

На станции в купе ввалилось несколько человек, в том числе и милиционер. Местный врач бегло осмотрел Самбиева, перекинулся несколькими фразами с Байтемировой, собрали постель и белье, и все это вместе с больным быстро поместили в «скорую».

Поллу в машину не впустили. Арзо еще долго вглядывался в маленькое оконце «Уазика», однако Полла растворилась в толпе вокзала.

В городской инфекционной больнице, куда вначале привезли Самбиева, его не приняли, как военнослужащего. В тот же день к полудню его перевезли в окружной военный госпиталь.

Когда в машине военной комендатуры он покидал городскую больницу, случайно увидел у ворот Поллу. Арзо крикнул, чтобы остановились, на что сопровождающий офицер пригрозил посадить его в карцер. А на следующее утро нянечка принесла ему передачу – пакет с несколькими бутылками кефира, минеральной воды и яблоками. На дне лежала небольшая записка. С трепетом развернул ее Арзо.

«Самбиеву А.Д.

Только сегодня нашла твой госпиталь. Говорила с лечащим врачом – вежливый полковник. Передала предварительный эпикриз и предпринятые мной лечебно-профилактические мероприятия. Оказывается, у вас в части эпидемия гепатита. Я думаю, что после окончания лечения, а это месяца два, может три, учитывая неспешность военных, тебя по болезни уволят в запас.

Самбиев, обязательно соблюдай предписания врачей. У тебя серьезное заболевание в тяжелой рецидивируемой форме. Береги себя. Строго соблюдай диету.

Больше мы с тобой не встречаемся. Больше не пиши. Впредь любой контакт с твоей стороны я посчитаю за оскорбление. Это будет второй вариант.

Для нас взаимоприемлем только первый вариант.

Прощай, Арзо.

Плохо обо мне не думай. Не вини меня. Я – очередная жертва чеченского двуличия. С одной стороны, мы считаем себя цивилизованными, достойными людьми, а с другой – порой действуем как варвары, особенно по отношению к слабым. Будь за мной хоть какая-то сила – Докуевы не посмели бы притронуться ко мне. И если даже притронулись, то получили бы по мозгам. Жалеть меня тоже не надо, я постараюсь начать жизнь с «чистого листа», правда, обложка у моей тетрадки запятнана несмываемым клеймом – жеро. Ну да ладно – жизнь рассудит.

Прощай. Спасибо за все.

30.08.1985 г. Полла Байтемирова».

Несколько раз перечитал Арзо послание, выучив наизусть, бережно свернул и сунул в обложку военного билета. В тот же вечер, вопреки воле Поллы, не обращая внимания на «возможность оскорбления», послал ей трогательное письмо, в котором утверждал, что первые два варианта категорически отпадают – он «без нее не жилец на этом свете», и вообще жизнь теряет смысл. В конце длинного письма он в очередной раз признается в любви и просит стать его женой. Он торжественно клянется в искренности и неизменности своих пожеланий и даже жирно подчеркивает эти слова.

* * *

В первых числах ноября медицинская комиссия Северо-Кавказского военного округа признала Самбиева А.Д. «не годным к строевой службе». После госпиталя пару недель провел Арзо в части, ожидая оформления документов, и в конце второй декады прибыл в Ники-Хита. Брат Лорса, будучи по переписке в курсе всех дел Арзо, в тот же день прибыл из Калмыкии. Приехали сестры – Седа и Деши. Мать Кемса на радостях то плакала, то смеялась. В последние месяцы жила она одна, и теперь переполненный детьми дом звенел шумом, весельем, шутками. На двух печах постоянно готовилось съестное, односельчане, родственники, гости из соседних деревень толпами приходили к Самбиевым и поздравляли Кемсу с благополучным возвращением сына из Советской Армии.

Три дня спустя вечером, когда поток гостей прекратился, и сестры уехали к мужьям, Кемса с сыновьями осталась одна. В тот день с утра подул холодный северо-восточный ветер; сухой сибирский антициклон, осилив Терский перевал, уперся в Большой Кавказский хребет. Под натиском первых морозов послетали с деревьев прощальные листочки. К вечеру лужицы покрылись тонкой коркой льда, сельская грязь затвердела, пожелтела.

На длинные, во всю стену, деревянные нары, застланные старинным ковром ручной работы, Кемса меж братьев постелила льняную скатерть, на нее поставила широченный поднос. Посреди подноса большая пиала с густой чесночной приправой, вокруг пиалы нежно-желтые кукурузные галушки со следами материнских пальцев при приготовлении, на галушках крупные куски жирного бараньего мяса. Рядом с подносом Кемса ставит три пиалы с бульоном. Классическое вайнахское блюдо «жижиг-галнаш» готово, Самбиевы садятся в кружок, скрестив ноги по-турецки, молча, по рекомендации всезнающего в восточной медицине Лорсы, очень медленно едят, тщательно пережевывают; галушки едят вилками, мясо – только руками. Оставив на