Книга Обратная сторона Истока - Екатерина Шашкова

Разве что…

— Хочу обнять тебя. Можно?

— Можно. Нужно.

Алина опустила руки, позволяя ему обернуться. Долан немедленно схватил её в охапку — чуть сильнее и крепче, чем собирался. Девушка ойкнула от неожиданности, но вырываться не стала. Наоборот, прижалась теснее. И снова тихо ойкнула.

— Нога? — сообразил Долан.

— Да, как-то я не слишком удачно вскочила. Поможешь до дивана добраться?

Долан осторожно подхватил её на руки, переложил на диван, и присел рядом, разрываясь между желанием дотронуться и не задеть лишний раз. Вот и как её обнимать такую, с больной ногой, с содранными ладонями, с ожогами и синяками? Что они там с Яной вообще творили, в пещере этой?

— Тебе к врачу надо.

— Не надо, — упрямо поджала губы Алина.

— Надо. И это то решение, которое я готов принять за тебя, даже если оно тебе не понравиться. Сейчас вот выйду и позову.

— Не сейчас, ладно? Попозже. Через несколько минут, хорошо? Хочу побыть с тобой вдвоём, пока можно.

— А что, потом нельзя будет?

— Не знаю. Вообще не знаю, что дальше. Я столько… — Алина осеклась. Зажмурилась, собираясь с силами. Потом всё-таки решилась, договорила торопливо: — Я натворила всяких глупостей. Опасных. Чуть не убила кучу народу. Яну чуть не убила! И теперь все меня возненавидят. И ты тоже. Наверное, даже видеть меня больше не захочешь. Поэтому я и думала, что пока ты ещё здесь… побыть… вдвоём… немножко…

— А вот теперь ты принимаешь решения за меня! — Коснуться хотелось нестерпимо. Долан наконец решился — и погладил Алину по голове. Получилось немного неловко, словно перед ним не девушка, а испуганный ребёнок или щенок. Но неожиданно помогло: она расслабилась, чуть повернулась, доверчиво ластясь об его ладонь. — Ты жива. Яна тоже жива и вроде бы зла на тебя не держит. Если ты совершила ошибку, мы вместе разберёмся, как её исправить. И плевать, что другие об этом подумают. Так что не торопи события. Поверь, я вполне способен сам разобраться, хочу ли я тебя видеть. Пока что — хочу. Хочу видеть тебя прямо сейчас, завтра, всегда! А расставаться не хочу больше. Я две недели с ума сходил. Почти сошёл.

Алина распахнула глаза — огромные и удивлённые. Долан так и не понял, чему именно она удивилась: его словам, или поведению, или вообще засмотрелась на что-то интересное за окном. Он даже обернулся проверить. Потому что, судя по взгляду, на улице должна была обнаружиться как минимум зелёная марта в балетной пачке.

Но нет, уличный пейзаж оказался совершенно банален и знаком до последней веточки дерева, а единственной мартой в поле зрения оставался Цера.

— Мне тоже без тебя плохо было, — призналась Алина. — Не уходи.

Долан не ушёл.

Не хотелось никуда уходить. Двигаться, говорить, думать — ничего не хотелось. Только сидеть вот так, перебирать пальцами длинные тёмные пряди. Сидеть вечность — а потом ещё чуть-чуть.

— Устал?

— Да. — Неожиданно для себя сознался Долан.

— Дрался? — Алина перехватила его руку, погладила по тыльной стороне ладони. Нежно обвела сбитые костяшки.

— Да.

— Убил кого-нибудь?

— Не знаю. Надеюсь, что нет… — Когда в тюрьме пробивались к Ракуну и Лисару, он не сдерживался и не особо заботился о последствиях. Но сейчас было не слишком приятно думать о том, что для кого-то случайный удар или выстрел мог оказаться роковым.

— Всё закончилось?

— Почти. — Глаза слипались. Мягкие поглаживания убаюкивали. Сил бороться со сном совсем не осталось. Долан моргнул — и вдруг обнаружил себя лежащим на диване, слишком узком для двоих. И голову Алины на своём плече. — Прости, я так и не купил тебе подарок на день рождения.

— Спи, спи.

И лёгкий поцелуй.

Глава 25, в которой Марлена учится быть хорошей девочкой

— А что это за шаги такие на лестнице? — спросил Коровьев, поигрывая ложечкой в чашке с черным кофе.

— А это нас арестовывать идут.

(«Мастер и Маргарита»)

Если бы Марлену спросили, когда она начала считать себя плохим человеком, она вряд ли смогла бы ответить.

Наверное, она была плохой всегда. С самого детства, с тех времён, когда ещё не осознавала этого. Её никогда не называли хорошей девочкой. Умной — да, красивой — несомненно. Но не хорошей, не доброй, не милой.

Ей ставили в пример других девочек. Говорили: «Смотри и учись, как надо себя вести».

Она смотрела и училась: ровесницы вечно норовили её толкнуть, запихать репей в волосы или «случайно» испачкать новое платье ягодным соком — и Марлена стала поступать так же.

За испорченное платье её драли за косу или хлестали ремнём так, что сидеть несколько дней невозможно было, но потом всё же выдавали новую одежду и отправляли в трактир, работать.

В этом, как позже выяснилось, и была проблема. В новых платьях, в удобных кожаных туфлях, в том, что не пасла коров, не горбатилась весь день в огороде, а мило улыбалась и разносила еду в отцовском трактире.

Марлене просто-напросто завидовали, но поняла она это далеко не сразу. А сообразив — искренне удивилась, потому что уставала от готовки, посуды и всего остального не меньше тех, кто работал в поле. Может даже и больше. В поле же не было клиентов!

Клиенты попадались разные: одни забегали перекусить по пути — и сразу же уезжали из деревни, другие оставались на несколько дней, кто-то крыл матом за нерасторопность, кто-то дарил леденцы и бусы, кто-то щипал за бёдра и многозначительно ухмылялся в усы.

Усатых Марлена особенно ненавидела. И бородатых. В бороде застревали крошки и застывал жир от мясной похлёбки. Целоваться с такими было противно, отказать — невозможно, скопить денег — необходимо.

Будь она хорошей, правильной девочкой — нашла бы силы надеть на голову первого предложившего котелок с супом. А по спине кочергой, кочергой. И чтоб не совались больше с такой мерзостью.

Но Марлена была плохой. Трактирной шлюхой её начали называть раньше, чем она узнала значение этого слова, так что беречь репутацию смысла не было. Пусть болтают, что хотят, лишь бы Заську не трогали!

Заську не трогали.

То ли старшая сестра успешно оттянула всё внимание на себя, то ли младшую, росшую без матери, чуть больше жалели, то ли просто так звёзды сложились, но Заська была хорошей буквально для всех!

Она была хорошей в рваном, заляпанном платье. Была хорошей, роняя тарелки на пол и проливая пиво на постояльцев. Что бы ни происходило, Заська оставалась лапочкой и солнышком.

Марлена оставалась собой.

— Ты, наверное, не любишь сестру? — спросил как-то Палек.