Книга Сирия и Палестина под турецким правительством - Константин Базили

В 1800 г. голландский консул Массей возвращался из Константинополя в Халеб, снабженный султанским фирманом. В ту пору деребей был опять в разладе с Портой, но Массей, по старой дружбе, не убоялся заглянуть в его вертеп в Паяс. Прежде чем он успел представиться своему приятелю, с которым не один раз он обменивался подарками по восточному обычаю, его схватили и посадили в башню. Пленник думал сперва, что его не узнали, что все это ошибка, недоразумение, но вскоре предстал к нему сын деребея Дада-бек и, обливаясь слезами, от имени своего отца объявил, что рок его испытует, что именно в такую пору, когда казна была истощена, вводит в его владения лучшего его друга и поневоле заставляет продержать его в заключении до взноса выкупа, соразмерного высокому званию их обоих.

По всем этим уважениям выкуп не мог быть определен менее 25 тыс. пиастров, что составит по тогдашней цене турецких монет более 20 тыс. руб. серебром. Впрочем, он ему советовал не унывать, возложить упование свое на бога и с твердостью переносить испытания, неразлучные с политическим поприщем. «Я сам, — говорил деребей своему пленнику чрез сына (он избегал личного свидания с ним), — я сам просидел однажды девять месяцев в тюрьме у Абд эр-Рахман-паши беленского, но бог помиловал затем и возвеличил меня». Как ни упрашивал Массей, чтобы по крайней мере сбавили цену выкупа, его душевный приятель деребей на все его просьбы отвечал, что это будет несовместно с его консульским чином, что он по долгу дружбы обязан остерегать его честь и поэтому не мог сбавить ни одного пиастра.

Пленник продал свое имущество в Халебе и внес треть выкупа. Между тем каждый раз, когда под окнами башни терзали или вешали кого-нибудь, паша посылал ему сказать, что это были такие же, как и он, пленники, оказавшиеся несостоятельными для взноса положенного выкупа. Наконец, сжалившись над ним, он сдал его проезжавшему каравану, с которого были насильно взысканы остальные две трети выкупа, с тем, чтобы купцы рассчитались с ним в Халебе.

Несколько лет спустя (1808 г.) разбойник этот умер в великой славе и в звании везира[257], завещавши хищный свой нрав и свое могущество сыну Дада-беку. Голландский консул, вспомнивши, что молодой бек оказывал к нему большое сочувствие в эпоху его плена, обратился к нему с просьбой о возвращении денег 25 тыс. пиастров, так беспощадно с него взысканных. Дада-бек отвечал, что это невозможно по двум причинам: во-первых, возвращать взятое его отцом значило бы признать несправедливость его поступка: Аллах ему судья, но сыну не подобает осуждать умершего родителя. Во-вторых, если все те, кои могут иметь притязания к покойнику, станут требовать вознаграждения, то всей Паясской горы, будь она из золота, не достанет на удовлетворение всех.

Дада-бек наследовал хищный нрав и удальство своего отца, но не наследовал искусство его вести дела с Портой, с соседними племенами и с другими ему подобными вассалами. Халиль около полувека разбойничал, грабил народ и оскорблял правительство в качестве деребея и паши, а умер окруженный всякими почестями. Поприще сына его Дада-бека длилось не более восьми лет и заключилось позорной смертью.

Не довольствуясь грабежами на большой дороге, он пускался и в морские разбои, завел у себя вооруженные галеры и предпринимал экспедиции в Искендерунский рейд, откуда захватывал суда, и даже в Мерсин, пристань торгового города Тарсуса. Всего более повредил он себе тем, что не последовал мудрому правилу отца: довольствоваться чем бог послал в свой округ и не касаться соседей. В 1811 г. племена Таврийских округов под начальством юзкатского паши Эмина Чапан-оглу, по повелению Порты, в числе 12 тыс. или 15 тыс. сделали на него нападение, но были отражены. Затем пять лет спустя Мустафа-паша аданский, сын беленского деребея Абд эр-Рахмана, по наследственной вражде к Дада-беку вызвался у Порты его наказать. Он успел в своем предприятии, потому что все окрестные племена охотно к нему присоединились, негодуя на деребея. Бунтовщик был разбит и предстал пленником в Адану. Мустафа, после оскорблений и ругательств всякого рода, отправил голову его в Стамбул, а тело сжег. Скажем несколько слов об этом Мустафа-паше, который совершил одно из самых блистательных поприщ в Османской империи и играл некоторую роль в войне с Россией (1828–1829 гг.). По происхождению своему и по роду жизни его отца Абд эр-Рахмана Мустафа был достойным сверстником Дада-бека, его семейство славилось такими же бесчинствами в Белене, как и семейство Кючук Али-оглу в Паясе. По смерти отца Мустафа убил старшего своего брата Мулла-бека, чтобы завладеть округом, но третий брат привлек народонаселение к себе, а братоубийца бежал в Константинополь с казной. Там он сторговал Аданский пашалык, чтобы по соседству пугать младшего брата, в чем и успел. В награду за покорение Белена и Паяса и за наказание деребеев был ему пожалован Эрзурумский пашалык. Затем он переведен в Халеб и принял участие в описанном в главе 5 этой книги походе против Абдаллах-паши аккского по повелению Махмуда. Затем он постоянно переходил из одного пашалыка в другой, то в Анатолии, то в Румелии, пока, наконец, подвергся гневу Махмуда по жалобе нашего посольства за его проказы в эпоху Адрианопольского мира и был сослан в заточение в Бурсу.

По смерти Дада-бека в 1817 г. оставался десятилетний его брат Мистик-бек, который спасся от мщения Мустафы бегством к его недругу и соседу марашскому паше Календеру. Затем по удалении Мустафы из Аданы он возвратился в Паяс и завладел округом, будто законным наследием по отце и брате. Несколько лет бесспорно владел он под руководством своего дяди Зейтун-оглу, а в 1827 г. был атакован каким-то бродягой Хаджи Али-беком, который захватил Адану и ущелья Колек-Богаза безо всяких фирманов и не пропускал в Сирию пашей, наряжаемых туда из Константинополя. Как только завелась ссора между Хаджи Али-беком и Мистик-беком, вышел на ту же сцену еще другой бродяга, туркмен по имени Калага, завладел Тарсусом и, пользуясь отсутствием аданского владельца, занятого войной в Паясе, подступил к Адане. При известии о том Хаджи Али-бек поспешно заключил мир с Мистик-беком и возвратился в свои владения. Он напал на Кал-агу врасплох ночью под Аданой, когда он и вся его шайка лежали замертво после вечерних попоек, и тут же отрубил его голову, которую отправил в Константинополь при иламе, свидетельстве духовного суда, что он-то бунтовался против султанской власти, а сам Хаджи Али был усердным слугой султана.

В ту пору Ибрахим осаждал Акку. Порта помышляла лишь о том, чтобы очистить дорогу своему войску в Сирию; а так как Хаджи Али держал в своих руках Колек-Богаз, то Порта охотно согласилась с ним в том, что он действительно был усердным и верным вассалом. Вскоре затем сердари-экрем Хусейн-паша выступил в поход с 50-тысячным корпусом противу Ибрахима, занятого осадой Акки. Хаджи Али-бек, полагаясь на ласковые речи Порты, впустил султанскую армию в свои ущелья и доставил ей вьючный скот для похода в Сирию. Хусейн-паша обласкал таврийского деребея, одарил его шубами и сбруями, а когда ущелья были пройдены, призвал его к себе и после прощальных приветствий показал ему фирман, которым предписывалось отправить его под стражей в Стамбул. Там принят он был ласково. Порта не хотела среди самого кризиса сирийских дел внушать недоверие другим подобным ему удальцам и их шайкам. Вскоре затем он скоропостижно умер, выпивши чашку кофею у военного министра.