Книга Деревянная книга - Юлия Гнатюк

Соседа уже не было, к тому же разнылась нога, и Чумаков решил последовать совету начальника поезда. Но тут за дверью слева послышалась возня, женские всхлипы и крик: «Пусти!» Ручка двери зашевелилась, но не открылась, и снова возня и всхлипы. Чумаков рывком открыл дверь и увидел, что слева на нижней полке, вжавшись в угол и подтянув колени, плакала молодая женщина. Чернявый кавказец невысокого роста, блестя глазами, гладил одной рукой широкое бедро женщины, затянутое в черные «лосины», а второй – пытался дотянуться до ее груди, но женщина отбивалась. На верхних полках, повернувшись лицом к стенкам, делали вид, что спали, двое мужчин.

– Оставь женщину в покое! – потребовал Чумаков.

Кавказец ухмыльнулся, ободренный политикой невмешательства трусливых соседей и, подойдя, похлопал Чумакова по плечу:

– Иды, иды спать, все нарамално!

Видя, что Чумаков не уходит, опять оскалил зубы в недоброй улыбке и вышел из купе. Вячеслав отправился к себе. Все будто успокоилось.

Утром Вячеслав проснулся по привычке в пять часов и просто лежал, размышляя, когда опять услышал женские крики и плач.

Выскочив в коридор, увидел в дверях соседнего купе пожилого мужчину, соседа девушки, который пытался усовестить нахала:

– Как тебе не стыдно, оставь женщину и иди, откуда пришел!

Резкий толчок изнутри заставил пожилого отпрянуть в коридор. Второй пассажир куда-то предусмотрительно ушел. Выдворив пенсионера, кавказец потянул за ручку, намереваясь закрыть купе на защелку, но Чумаков успел протиснуться и отжать дверь.

Увидев его, кавказец зло округлил глаза:

– Я тэбэ гаварыл, нэ мэшайся, хочешь, чтоб я тэбя на кусочки порэзал? – при этом его правая рука привычным движением скользнула в задний карман брюк.

«Что-то он осмелел к утру», – отметил Чумаков.

И тут почувствовал на плече тяжелую ладонь. Тихий, но повелительный голос с тем же характерным акцентом произнес над самым ухом:

– Слюшай, дарагой, иды, нэ мэшай маладежи, они сами разбэрутся…

Повернув голову, Чумаков разглядел второго кавказца. Ему было лет под сорок, крупного телосложения, лицо, заросшее густой черной с проседью бородой, уверенное и спокойное. На руке, сжимавшей правое плечо Чумакова, выделялись набитые мозолистые бугорки костяшек среднего и указательного пальцев. Противник серьезный, старый каратист, с него придется начинать и бить как следует, потому что удары он, наверняка, держать умеет.

– Разберемся, Князь! – оскалил зубы кавказец в купе. Он демонстративно вытащил нож и сделал движение в сторону Чумакова. Девушка истерично закричала.

Нежелание устраивать драку, природное неприятие самого процесса мордобоя вмиг испарилось перед лицом реальной опасности.

Чумаков как бы предостерегающим жестом вытянул вперед левую руку и спросил через плечо:

– А ты, случайно, не князь Глеб?

И отработанным движением резко послал локоть левой руки назад, в солнечное сплетение «каратиста», и тут же развернул отяжелевший кулак вниз, впечатав его в пах противника. Кавказец глухо замычал. В следующее мгновение Чумаков обхватил руку, лежавшую на плече, и поднырнул назад, до хруста поворачивая кисть и выламывая руку в плечевом суставе. К немалому удивлению Вячеслава, его тело сработало почти как надо, только чуть медленнее. И за этот миг промедления он сразу же получил расплату. Правая нога каратиста, уже из согнутого положения, вонзилась Чумакову в срастающиеся ребра боковым еко-гэри[40]. Если бы кавказец не был оглушен предыдущими двумя ударами и не стеснен узостью коридора, то на этом все могло и закончиться.

В голове зашумело, перед глазами стало темнеть. Чувствуя, что находится на грани потери сознания, Чумаков все силы направил только на одно: не ослабить захвата, держать!

Он не видел, что происходило вокруг, сосредоточив внимание на единоборстве мышц. Последним усилием ему удалось-таки дожать руку противника. Каратист, взвыв от боли, рухнул на колено, загородив собой вход в купе. Все произошло так быстро, что низкорослый любитель женщин не успел выбрать момента для нападения.

– Нож на пол! – выдавил Чумаков. – Иначе я сломаю ему руку!

Молодой все еще медлил, но каратист что-то прошипел на своем языке, и тот зло швырнул лезвие.

– Ямэ[41]… – кривясь от боли, обратился он к Чумакову. – Отпусти. Сэгодня твоя взяла…

Чумаков шагнул назад, стараясь не оступиться. Главное, чтобы никто не заметил, как он едва держится на ногах. Но каратисту было не до этого. Он поднялся, морщась и покряхтывая, молодой подскочил помочь. Вокруг собралась толпа людей. Сосед по купе подобрал нож и, открыв окно, швырнул лезвие под откос. Проводница ругалась, угрожая привести милицию.

– Обнаглели совсем, выбросить их на ходу с поезда! – выкрикивал кто-то из женщин.

– А тоби, деточка, одягатысь треба скромнишэ, а то шо ж, колготы обтягуючи и ниякои тоби юбки, – назидательно говорила хохлушка.

Молодая женщина, из-за которой разгорелся весь сыр-бор, с покрасневшим от слез лицом и размазанной под глазами тушью протиснулась к выходу и побежала умываться.

Каратист не обращал никакого внимания на поднявшийся шум.

– Еще встрэтимся… – бросил он Чумакову на прощание, и кавказцы неспешно удалились.

И без этого происшествия на душе было тяжко, а теперь стало совсем противно. Когда Чумаков отдышался, выпил предложенной Сашиной женой минералки и с трудом залез на свою полку, мысли целым сонмом навалились на него. Подумалось, что должно быть что-то для защиты нормальных людей от мерзких и наглых типов. Преступления в последнее время становятся все циничнее и отвратительнее, людей убивают и истязают хладнокровно, как мясники. Но ведь должно быть что-то против этого, не удар, не залом, нечто совсем иное, из области чисто человеческого. Ведь разум должен защищать себя!

Животное, например, всегда чувствует силу и уверенность человека, злая собачонка кинется только на того, кто ее боится. То же должно происходить и с людьми: чем хуже, порочнее отдельные человеческие индивидуумы, тем легче должно с ними справиться умному интеллигентному человеку. А на самом деле все выходит наоборот: сколько хороших людей гибнет от рук подлецов. Или мы не знаем, не умеем еще пользоваться силой интеллекта?

Андрея не смогли спасти ни его вера, ни молитвы…

Перед глазами Чумакова вновь всплыла маленькая заметка в черной рамке. Еще в Подмосковье, узнав о смерти Андрея, он принял решение связаться с писателем Юрием Степановым. Поэтому сразу, как только выписался, пошел в газетный киоск, чтобы купить «Секретные архивы». Он намеревался выйти на Степанова через адрес редакции. Газету разыскал только в третьем или четвертом киоске, причем довольно старый номер. На вопрос: «Почему нет свежих?», – продавщица ответила: «Не поступали». Чумаков развернул, пробежал глазами последнюю страницу: «Что за чудеса?» Главным редактором значился совсем другой человек. Тогда он стал смотреть первую страницу, и в самом начале, слева от заголовка, увидел две знакомые фамилии: учредители газеты Ю. Степанов, А. Родь. Обе фамилии были взяты в траурную рамку. Обе?! Почему – обе? Андрей – да, но Степанов… Неужели он тоже умер? Как? Когда? Почему об этом нигде не упоминалось? Последнее время он регулярно смотрел телевизор, слушал радио, читал газеты. Как мог умереть знаменитый на весь мир писатель, и об этом никто не знал?