Книга Безмятежные годы (сборник) - Вера Новицкая

– Дмитрий Николаевич, правда, что вас можно поздравить? – не утерпев, допрашивает его Пыльнева.

– А с чем, собственно? С защитой второй диссертации? – улыбаясь, спрашивает он.

– Нет, не с этим! – протестует она. – Говорят, вы женитесь?

– Я? – удивленно спрашивает он. – Кажется, нет еще, поскольку я в курсе дел. Впрочем, чего на свете не бывает, все мы под Богом ходим. Во всяком случае, это может случиться не раньше, чем я защищу свою вторую диссертацию, – почему-то взглянув на меня серьезно, но со смеющимися глазами, говорит он.

На один миг при искреннем удивлении, прозвучавшем в голосе Светлова в ответ на заданный ему вопрос о женитьбе, просветлевший было уголок в моей душе снова темнеет от его дальнейших слов. Он даже не отрицает… «Еще нет», – сказал он, значит, это вопрос дней, самое большее, недель…

Иру увлекает в туре вальса ее прежний непримиримый враг, географ. Я не хочу, чтобы Светлов видел мое огорчение, ни за что! Сделав громадное усилие над собой и приняв беззаботный вид, я обращаюсь к нему:

– Так вы, оказывается, еще и вторую диссертацию защищать собираетесь? Конечно, по другой специальности?

– Да, совсем по другой, – садясь рядом со мной и глядя мне прямо в глаза, с веселой улыбкой отвечает он.

– Тоже на звание профессора?

– Нет, хуже. На звание… «большого человека».

– Как? Вы еще не забыли его? – удивляюсь я.

– Трудно забыть, когда он лежит в ящике моего письменного стола, и всякий раз, как я заглядываю туда, напоминает о себе. Помните, ведь я тогда же сказал вам, что кое-что относительно кое-чего можно возразить. В ту минуту обстановка была неподходящая, да и сам я не был в должной мере подготовлен к подобному диспуту. Теперь я основательно продумал этот вопрос и серьезно подготовился к защите этой второй, решающей мою судьбу, диссертации. Если позволите, мы начнем наш диспут сейчас же. Прежде всего я хочу по-своему, как я ее понимаю, рассказать вашу сказку. Для этого я принужден прибегнуть к некоторой жестокости: развенчать вашего «большого человека». Начну так:

Жил-был на свете один человек, которого люди считали «большим человеком», но он был просто несчастен. В ранней молодости беспощадный жизненный шквал свирепо налетел на него и надломил его еще совсем юную душу. Чтоб осилить, совладать со своим горем, человек этот захотел остаться с ним с глазу на глаз, вдали от людского участия, внимания и любопытства – они были ему нестерпимы.

Он ушел в самого себя, устроил свою жизнь вне интересов и волнений окружающих людей; все происходившее там не трогало, не задевало его, он не верил больше, что среди них может быть счастье, радость, свет.

Не останавливаясь, лишь мимоходом скользил по всему этому его равнодушный взор. Опять люди повторяли, что он «большой человек».

Но вот однажды, точно яркой зарницей, сверкнуло ему что-то среди этой серенькой, бесцветной толпы: он заметил там ма-ленькую-премаленькую девочку. Как от соблазнительного, лживого миража он поспешно отвел взор. Но маленькое светлое видение все настойчивее, все неотразимее приковывало его взгляд. Ему уже мало становилось случайно блестевших светлых лучей, он искал, ловил, стремился к ним.

Скоро эта махонькая девочка со своей громадной светлой душой сделалась единственным интересом, смыслом, целью его существования. Но смел ли он, уже искалеченный, помятый жизненной бурей человек, приблизиться к этому совсем юному, жизнерадостному, светлому существу?.. И он молчал, усилием воли заставляя себя отводить взор от манящего дорогого образа. А люди опять думали: «Он слишком велик!»

Но мысль о недостижимости того, что теперь стало его заветной мечтой, не подломила его, как того героя сказки. Наоборот, под влиянием большого чувства, завладевшего его душой, человек этот ощутил громадный прилив новых, свежих сил. Старые раны затягивались, заживали, сердце не сосала прежняя безысходная тоска. Перед новым лучезарным обликом темные призраки былого горя стали бледнеть, расплываться. Душа воспрянула, словно возродилась. Он почувствовал, что в недрах ее хранятся нетронутые до сих пор громаднейшие богатства, что ему есть чем заплатить за искорку горячей любви, если бы она запала в сердце той чудесной маленькой девочки…

И вот однажды, не в силах более бороться со своим могучим чувством, этот, так называемый, «большой человек» решился опуститься на свои снова бодрые, крепкие колени перед маленькой девочкой и молить ее позволить ему, высоко приподняв ее над толпой – так высоко, как того заслуживал ее светлый, глубокий ум, ее чуткая, перстом Божиим отмеченная душа, – пронести на своих сильных плечах через весь долгий путь жизни, охраняя ее от битв, пустоты и мелочности, не давая ничему темному прикоснуться, омрачить, осквернить это чистое, хрустальное сердечко.

Вот он перед нею. Он смотрит в ее чудесные, светящиеся глазки, такие ласковые, такие теплые, смотрит в них и боится сказать все то, чем переполнено его сердце. Боится услышать ее ответ.

Дмитрий Николаевич на минуту примолк.

– А вы, что бы вы сказали этому «большому человеку», дрожащему перед этим махоньким драгоценным существом, составляющим весь смысл, свет и тепло его жизни?..

Лицо его озарялось горячим духовным светом, с каждым словом сильней и сильней. Голос звучал глубже, вдохновеннее, глаза с безграничной нежностью смотрели на меня, его дивные, казалось, бездонные, глубокие глаза…

А я?.. Волна неизмеримо большого, лучезарного счастья охватила и, нежно баюкая, будто понесла меня по какой-то безбрежной лучезарной светлой шири. Дыхание остановилось в груди, ни одно слово не слетало с языка моего. Сказкой, волшебным сном казалось все происходившее.

– Не говорите, ничего не отвечайте мне сегодня, я не хочу торопить, не хочу застать вас врасплох. Если позволите, я через месяц приеду за ответом, Я привезу и сестру свою, которая жаждет познакомиться с вами. Она теперь гостит у меня. И тогда, тогда маленькая девочка движением своей крошечной ручки решит вопрос всей жизни так называемого ею «большого человека»…

Боже мой, неужели же действительно на мою долю выпадает такое громадное, необъятно большое счастье. Мне?! Мне?..

Да я о подобном и мечтать не смела! И теперь ведь это не сон – это правда!..

Как все совершилось просто и вместе с тем так совсем-совсем необыкновенно!..

Думала ли я, что этой маленькой серой тетрадочке, моему всегдашнему другу-собеседнику, придется мне поведать такое громадное счастье? Но даже с ним не могу я быть так откровенна, как всегда, даже ему не могу решиться открыть всего, что творится в тайнике моего сердца. Слишком все это дорого, чисто, свято. И страшно собственным словом заглушить дивные звуки, которыми полна душа, развеять, спугнуть тот чудесный светлый мирок волшебных грез, в котором живу я с того памятного, незабвенного вечера.

Только одно грустное облачко омрачает мое громадное счастье: это мысль о том, что едва-едва теплится жизнь моей дорогой голубушки Веры. Бог знает, не потухнет ли этот чистый ясный огонек, не угасит ли его преждевременно неумолимое холодное дуновение?