Книга Двадцатое июля - Станислав Рем

Скорцени жестом дал согласие.

— Господин группенфюрер, как вы и предполагали, необходимо ваше вмешательство.

Скорцени позвали к аппарату через минуту. Взяв переданную ему трубку, любимец Гитлера услышал знакомый голос Мюллера:

— Отто, никто не собирается арестовывать вашего парня. Но вы же знаете нашу бюрократию. Запрос есть, на него нужно реагировать.

— Господин группенфюрер, русский проявил себя с очень хорошей стороны. Благодаря его храбрости мы остановили танки в районе метро «Ноллендорфплац».

— Вот и замечательно. Включите его в список подлежащих награждению. И не беспокойтесь: к вечерней поверке он будет в казарме. Обещаю. И еще, Отто, если не трудно, передайте с Литценбергом его дело. Лично для меня. Для удовлетворения банального любопытства.

— Не вижу препятствий, — отозвался Скорцени, бросил трубку на аппарат и принялся отдавать необходимые распоряжения.

Спустя несколько минут после того как следователь покинул кабинет первого диверсанта рейха, двери вновь растворились, и в помещение заглянула встревоженная физиономия гаупштурмфюрера Хеллмера:

— У нас неприятности, босс? Мне только что доложили, что нам нанес визит человек Мюллера.

— Пока все в порядке. — Скорцени, стоя у подоконника, внимательно наблюдал в окно за гестаповцем, легкой упругой походкой пересекавшим в тот момент плац. — Хеллмер, Мюллеру зачем-то понадобился наш русский. Официальная версия — гибель Шталя.

Помощник пожал плечами:

— Это их обязанность.

— Может быть, может быть… — Скорцени задумчиво скрестил руки на груди. — Но как они узнали о событиях прошедшей ночи? Кто мог сообщить им о Штале?

— Кто угодно.

— Так быстро?

Хеллмер тоже посмотрел в окно.

— Нет ничего странного в том, что кто-то сообщил в гестапо о происшедшем. Странно то, почему они сейчас, когда у них дел по горло с заговорщиками, вдруг занялись обычным уголовным преступлением? Это действительно любопытно.

— Вот и я об этом подумал.

— Полагаете, Мюллер врет?

— Уверен. В последние дни головы сложили ребята и повыше чинами, чем Шталь. Но гестапо заинтересовалось именно русским. Нет, Хеллмер, что-то мудрит наш папаша-Мюллер. Либо русский носит в себе нечто такое, о чем мы не подозреваем. И гестапо кочет использовать его в своих целях. Либо наш Шталь сам принимал активное участие в заговоре. Сволочь.

— Но ведь тогда, Отто, наша затея может провалиться,

— Ни в коем случае. — Скорцени встрепенулся. — Не допустим. Приготовь машину. Мюллер обещал выпустить русского к вечеру? Обещал. Вот мы вечером его и встретим. Прямо возле дверей гестапо. И пусть только попробуют нам его не отдать.

* * *

Как только Курков покинул расположение части, Литценберг подошел к нему сзади, ухватил под руку и прошептал:

— Не спешите. Идите медленно. Нам пока некуда торопиться.

Вознамерившись вырвать руку, Сергей резко обернулся на голос и оторопел:

— Берта?!

— Тихо. — Литценберг быстро и незаметно осмотрелся по сторонам. — Вас только что арестовало гестапо. По какой причине, вы не знаете. Но испуганы. А испуганные люди не удивляются. За нами наблюдают. А потому ведите себя как арестант. Сейчас мы сядем в машину и отправимся в одно место. В данный момент я для вас сотрудник гестапо. Да, да, и не делайте удивленных глаз. Так нужно. Тому человеку, который будет вас допрашивать, рассказывайте все. Абсолютно все! Всю правду. Его интересует смерть Шталя. Ваше участие в подавлении заговора. Ваше появление в Берлине. Впрочем, по последнему пункту ссылайтесь на Скорцени. В конце концов, это он привез вас в столицу. Вот пусть и отвечает. И какого черта вы убили этого Шталя? — в голосе Берты-Литценберга прозвучало раздражение. — Нам теперь только расследования не хватало.

— Он стал подозревать меня. И довольно обоснованно. Помните офицера возле церкви?

— Так это был он?

— Да. К тому же ему удалось выяснить, что ни в каком университете вы не преподаете. Так что если бы не его смерть, даже не знаю, как бы мы выкрутились.

— Думайте, как будете выкручиваться сейчас. Впрочем, материала у них на вас нет. А Скорцени стоит за вас горой. Кстати, не знаете, почему?

— Насколько я смог понять, у него на меня имеются какие-то планы. Что-то вроде диверсии или террористического акта.

— Где?

— Место проведения еще не обсуждалось. Но готовят меня усердно.

— Помимо физических тренировок чем еще занимаетесь?

— Английским языком. Усиленно. Только последние два дня выпали.

— Интересно…

Куркова усадили на заднее сиденье. «Берта» сел спереди и за всю дорогу не проронил больше ни слова.

* * *

Геббельс жестом пригласил Шпеера сесть. А сам, как будто не доктор пришел к нему, а он вызвал министра военной промышленности к себе, начал говорить первым:

— Я все время думаю, сколь бездарный дилетантизм проявили наши генералы, когда попытались взять власть в свои руки. — Геббельс именно так и произнес: «наши генералы». Шпеер напрягся. — Да, герр Шпеер. Такова человеческая сущность. Предавать. Ни одно животное не способно на предательство. Ему противоестественно это чувство. Любому животному. Кроме человека. А потому делаем вывод: человек — не животное. Впрочем, это не означает, что обезьяна, получив в руки автомат, может им воспользоваться. Так и наши генералы. Бездарности. Не смогли использовать то, что уже было в их руках, по назначению. И довести дело до конца. Вы со мной согласны, доктор?

— Естественно, господин рейхсминистр.

— Да, доктор, в отличие от военных мы, сугубо гражданские лица, умеем сохранять верность идеалам.

«Либо сейчас идет очередная проверка, — подумал Шпеер, — либо предстоит откровенный разговор».

— Какие идиоты! — продолжал тем временем Геббельс. — Какое ребячество! Я бы на их месте действовал иначе. Вот скажите мне, доктор, почему они не захватили радиостанцию и не обратились к нации со своими лживыми призывами? Почему они решили обойтись только военными станциями? Или они предполагали, что если военные придут к власти, то перед ними на колени упадут и партия, и СС, и гитлерюгенд? Подумать только: поставить часовых у ворот нашего министерства и не помешать мне связываться по телефону с кем угодно! Они даже не сообразили отключить мой телефон! Оказаться в таком выиграшном положении и так бездарно его упустить… Жалкие дилетанты!

— Может, они рассчитывали на гражданское повиновение?

— На что? Не смешите меня. У нас не может быть гражданского повиновения. Мы — нация господ, а лидирующая нация не может повиноваться. Вот традиционное воинское повиновение существует, здесь я с вами, пожалуй, соглашусь. Они считали само собой разумеющимся, что офицеры и солдаты будут беспрекословно выполнять их приказы. Но этого не произошло, что и обрекло их на поражение. Они забыли, что за последние годы национал-социалистическое государство научило немцев великолепно разбираться в политике. Как внешней, так и внутренней. В наши дни невозможно заставить людей автоматически исполнять приказы кучки генералов. Толпа будет слушать только лидера. Ту личность, что ведет за собой весь народ. — Геббельс резко прекратил словословие и спросил: — Вы о чем-то хотели со мной посоветоваться?