Книга Абу Нувас - Бетси Шидфар

— Вставай, господин мой, настало время уезжать из Багдада, который из города мира скоро превратится в город сражения. Я уже взял твои деньги, которые оставлял у надежных людей.

— Что же случилось? — нетерпеливо спросил Хасан.

— Воины Тахира подошли к Кильвазе. Если ад-Дибби не отобьет его, Тахир захватит каналы и будет задерживать суда с продовольствием. Начнется голод и вспыхнут болезни. Послушай меня, господин мой, уедем отсюда пока не поздно!

Хасан задумался: куда ему бежать? Будто проникнув в его мысли, Лулу предложил:

— Поедем в Басру, там твои родичи и друзья. Мы снимем там дом, и ты будешь жить там спокойно, занимаясь учениками.

— Нет, Лулу, — ответил Хасан. — Поезжайте сами, возьмите все деньги, оставьте мне только то, что я доверил Абу Исхаку. Этого мне хватит надолго — ведь я не собираюсь больше устраивать пирушек. Забери женщин и детей и сегодня же отправляйся, а я останусь здесь.

— Как же можно, господин мой… — начал Лулу, но поэт остановил его:

— Поступай так, как я велел, и оставь меня!

Хасан выехал проводить своих домашних, а возвращаясь домой от Басрийских ворот, решил посмотреть издали на хорасанское войско.

Замок предместья Кильвазы стоял на месте старого христианского монастыря, от которого еще сохранились толстые кирпичные стены и невысокая колокольня. По направлению к предместью тянулись сотни повозок с толстыми бревнами, тяжелыми железными рычагами, свернутыми канатами — разнообразные камнеметные машины манджаники и аррады. Другие повозки были нагружены большими камнями, сосудами для горючей смеси. Жители предместья тащили железные колья и лопаты, воины ад-Дибби подгоняли их — нужно вырыть ров от замка до моста и сделать ямы для установки камнеметных машин.

Неподалеку уже была собрана аррада. Один из воинов, невысокий жилистый человек, ловко оттянул длинный рычаг, вложил сосуд, что-то подкрутил и крикнул:

— Во имя Аллаха!

Рычаг громко щелкнул, и через несколько мгновений на другом берегу канала вспыхнуло яркое пламя.

— Да не отсохнут твои руки, Самарканди, пусть Аллах покарает так всех смутьянов! — крикнул кто-то из жителей Кильвазы, толпившихся вокруг аррады. Другой вздохнул:

— Говорят, что на восточной стороне Тахир установил аррады и манджаники и стреляет горящей нефтью, так что многие дома сгорели, а их жители бежали и убиты.

Самарканди вложил еще сосуд с горящей жидкостью, и еще один шатер на том берегу охватило пламя. Всадник из войска Тахира поскакал по берегу канала и, очутившись против Самарканди, крикнул:

— Эй, собака, сын неверной, если попадешь к нам в руки, будешь распят и сожжен живым, а после смерти труп твой бросят псам, и душа твоя пойдет прямо в ад! — Но, увидев, что Самарканди вкладывает новый заряд, пустил коня рысью.

Хасан снова почувствовал себя живым среди людей, каждый из которых занят делом — кто шел копать ров, кто грузил свои пожитки на повозку. Он бросил поводья, и конь, вздрагивавший от шумных ударов рычага камнеметной машины, опустив голову, пошел вверх по улице.

Поэт сидел неподвижно, не глядя по сторонам. Он опомнился только от необычной тишины. Хасан поднял голову и увидел, что стоит перед дворцом Хульда. Все ворота обычно оживленного и шумного дворца были закрыты, казалось, огромное здание затаилось. Но издали доносились звуки лютни и голос певицы. Хасан спешился, привязал коня у ворот — улица пустынна, да и вряд ли даже сейчас кто-нибудь осмелится увести коня от дворца халифа.

Он стучал в несколько ворот, но ему не открывали. Наконец у главного входа приоткрылось смотровое окошко:

— Что тебе надо, человек? — спросил стражник.

— Я поэт повелителя правоверных и хотел бы посетить его

— Поистине, сейчас время для поэтов и поэзии, — проворчал стражник и позвал кого-то. Потом открылась боковая дверца и Хасан вошел.

Огромный двор почти опустел, только кое-где стояли стражники, да у ворот конюшни суетились конюхи.

— Проходи, — сказал стражник. — Здесь тебя, оказывается, знают.

С Амином были Каусар, Хали, Исхак ибн Барсума, музыкант, а на возвышении сидели невольницы-певицы.

— Добро пожаловать, Абу Али! — сказал Амин, когда Хасан пожелал мира повелителю правоверных. — Ты не оставил нас, и это похвально. Нам нужно сейчас немного развлечений, не то нас думы одолеют. Ведь я видел сон, который могу истолковать только как знамение беды. Мне снилось, что я стою на вершине высокой кирпичной стены, уходящей под облака. А где-то далеко внизу, так что я могу едва почувствовать, кто-то сильно бьет по основанию стены. И с каждым ударом снизу от кирпичей отлетают куски, и стена становится все ниже, так что я уже могу различить лицо того, кто разрушает ее. Это Тахир ибн Хусейн. И с последним его ударом стена разваливается, а я падаю с нее. Ну, Каусар, как ты истолкуешь этот сон?

— Лживые сновидения, повелитель правоверных, ты, наверное, видел что-нибудь неподобающее перед сном.

— Нет, Каусар, я думаю, что конец. А ты что скажешь, Абу Али?

Хасан, захваченный врасплох, пожал плечами, а Амин вздохнул:

— Даже Абу Али с его находчивостью не мог найти подходящего истолкования. Нам остается сейчас только надеяться на Аллаха, а чтобы развлечься, выпьем вина и послушаем песню.

— Но, повелитель правоверных, — возразил Хасан. — Ведь ты запретил мне пить вино!

— В такой час я снимаю свой запрет, и пусть грех будет на мне.

Амин хлопнул в ладоши. Невольники внесли золотые и серебряные кубки и блюда, подали Амину его чашу — «Изумрудную звезду». По знаку надсмотрщицы невольницы ударили по струнам:

Они убили его, чтобы встать на его место.

Как однажды Хосроя предали его марзубаны…

— Что вы поете, проклятые? — вскочил с места Амин. — Убирайтесь отсюда, у меня и без вашей песни немало предзнаменований! Пусть придут другие!

Испуганные невольницы убежали, на их место взошли еще десять девушек. Амин сделал знак Каусару подать вино: «Мы выпьем все по полному кубку, а эти пусть споют нам, только что-нибудь повеселее!»

Девушки по знаку сидящей спереди невольницы начали старинную песню о подвигах арабов:

— Кто радуется тому, что убит Малик,

Пусть придет к нашим женщинам при свете дня!

Подбежав к девушкам, Амин выплеснул в лицо ближней все вино:

— Каждой по десять плетей и вон отсюда! — прохрипел он. Каусар попытался успокоить его:

— Повелитель правоверных…

Но Амин не слыша его, стоял, понурившись.

Хасан встал и подошел к халифу:

— Повелитель правоверных, хочешь я скажу тебе стихи, которые сложил в твою честь?

Амин молча отстранил его и снова сел на свое место.