Книга Ученик ученика - Владимир Корн

Перед самым моим отъездом мы встретились снова. Горднер напомнил мне об одном разговоре, состоявшемся еще тогда, когда мы довольно много времени потеряли в одной забытой местным Создателем деревеньке, поджидая человека с важными известиями. Это было тогда, когда я и понятия не имел, что на белом свете существует такой человек, как фер Бренуа, и нимало этим не тяготился.

Мы провели там неделю, и единственным нашим развлечением было фехтование. Горднер делал это больше от скуки, ну а я, понятно, очень радовался такой возможности. Тогда меня одолевало двоякое чувство. Так хотелось бросить все и рвануть в Велент, к Милане. И в то же время я отлично понимал, что вряд ли судьба во второй раз преподнесет мне подарок в лице такого мастера.

Так вот, после одного из занятий, когда я в очередной раз убедился в своей ущербности, Горднер сказал мне следующее:

– Артуа, сейчас я расскажу тебе одну историю. Один мой хороший знакомый был отличным бойцом. Ты не поверишь, но я радовался, когда мог одержать верх в двух схватках из пяти. Однажды он погиб в бою с далеко не с самым сильным соперником. И это произошло потому, что он боялся умереть.

Так вот. Каждый день ты должен думать, что умер накануне, – продолжил он. – И если ты умер еще вчера, то тебе нет смысла бояться смерти сегодня. Любой из нас представляет собой то, что о себе думает и в чем не сомневается. Ты воин, хороший воин, но только уже мертвый воин. По-настоящему же ты умрешь в тот самый миг, когда засомневаешься в этом. Подумай над этим.

Тогда он сказал много, очень много. Но мне запомнились именно эти слова. О них он напомнил мне и сейчас.

В путь я отправился с самого раннего утра. Вернее, отправились мы втроем, потому что вместе со мной поехали Тибор и Крижон. Они должны были сопроводить меня до самого Велента и лишь затем вернуться в столицу. Горднер не имел ничего против, когда я заговорил о том, чтобы взять Крижона с собой. Дел у барона в ближайшее время никаких не предвиделось, да и раны следовало залечить основательно, а на это потребуется не меньше пары месяцев.

Тибор отправился за компанию, слишком уж деятельная у него натура. Ну и еще за практически пустяковую плату. Вызвался он сам, и я какое-то время не мог понять, чего ради, кроме его собственных уверений, что долго ему на одном месте не сидится.

Как выяснилось, вернуться как можно скорее в столицу у Тибора была достаточно веская причина.

Муж одной из его сестер предложил ему весьма выгодное дело. Разговор состоялся давно, но только сейчас у Тибора появилось достаточно средств, чтобы войти в дело в равной доле.

Вот и торопился он, покуда денежки не ушли из его рук не в пример легче, чем туда попали. Мулой – город немалый, соблазнов хватало.

У Крижона причин оказалось целых две. Увидеть столицу Империи – Дрондер он мечтал давно. О второй причине я узнал случайно, и у меня от удивления чуть было не отвисла нижняя челюсть. Один негодяй, которого по недоразумению назвали Тибором, уверил его в том, что после того как мы посетим столицу, то сразу отправимся разыскивать человека, который что бы в руки ни взял, все в золото обращает. Это я как-то к теме разговора рассказал легенду о царе Фригии Мидасе, что было еще до Крижона.

На вполне резонный вопрос Крижона, почему этого человека надобно искать, ведь с такими способностями жить ему на земле как в раю, Тибор ответил, что не все так просто. Обращать-то он обращает, да вот только очень больно ему такое дается. И корчи, и судороги, и боль зубная. И еще диарея страшная. Правда, он назвал ее по-другому. Но теперь все на мази будет, утверждал прохиндей, потому что Верина дала барону Артуа особый наговор. В награду за то, что он ее внучку в герцогский дворец пристроил.

В Верину Крижон верил безоговорочно. Потому что избавила она его от непреодолимой тяги к азартным играм. Крижон ведь и до этого несколько раз пытался, и денег достаточно много потратил на всяческих шарлатанов. А Верина с одного раза его вылечила. Крижон тоже поначалу в ней сомневался. Но когда после сеанса выяснилось, что больше его не тянет играть и он даже может спокойно смотреть на то, как играют другие…

Поняв это, Тибор сразу прибежал к Верине с благодарностями и все спрашивал, что ей нужно. Но Верина только послала его: одним дураком на свете меньше стало, вот ей и награда. Мы все тогда слушали их разговор, покатываясь от смеха.

Так вот, Тибор сказал Крижону, что все это страшная тайна и теперь Крижон вроде как бы на испытательном сроке. Если он будет плохо себя вести, то не возьмет барон, то есть я, его с собой. А это автоматически означает, что ни черта ему не перепадет. Кроме того, выяснилось, что барон, то есть я, весьма прислушивается к мнению Тибора, из чего Крижон должен сделать соответствующие выводы. И нелишне при этом помнить, что ему, Тибору, очень нравится пиво.

Вот же зазря талант у человека пропадает. Ему бы в наш мир – да в президенты или в премьеры. На самый худой конец – в депутаты. Нигде бы ему цены не было.

Что ж, такая компания со всех сторон вполне меня устраивала. И в дороге будет значительно легче. Ну и самое главное, два человека – это уже почти свита. Прибыть в сопровождении не каких-нибудь бродяг, а самых настоящих воинов, имеющих, несомненно, грозный вид и дорогое оружие. В эти времена и в этом мире такие вещи очень много значат и производят нужное впечатление. Дальше будет видно, ведь если следовать моим планам, то люди мне понадобятся, а с ними обоими я уже предварительно переговорил. Очень предварительно переговорил, поскольку принимать окончательное решение еще рано. Ну и получил такое же очень предварительное согласие.

С Вороном у меня сложились вполне нормальные отношения. Вероятно, на аргхалов слишком наговаривают, заявляя об их трудном характере, капризности и невероятном упрямстве, или мой конь не типичный аргхал. Это я о характере. С виду-то его ни с какой другой лошадью не перепутаешь, слишком бросаются в глаза особенности породы.

Есть у него, правда, одна слабость, любит он ржаной хлеб, посыпанный крупной солью. Морковку тоже любит, но это для всех лошадей типично. А вот к хлебу… Нет, наверное, ни одной другой такой лошади, чтобы любила его так самозабвенно.

Я уж и объяснять ему пытался, что неправильно это. Только толку от этого мало.

– Я человек, – говорил я ему, указывая на себя пальцем. – А ты лошадь, конь. – Теперь мой палец смотрел на него.

– Люди, – и я возвращал палец в исходное положение, – едят хлеб. А лошади, – тут мой палец снова целился в Ворона, – пусть и такие статные, красивые, быстрые и неутомимые, питаются травой, всяким там овсом с ячменем и прочей растительностью. Ты меня понял?

Ворон фыркал, соглашаясь, и тут же начинал обнюхивать карманы, почему-то всегда безошибочно находя тот, где действительно лежала краюха, предмет наших разговоров. Пучок же травы, заботливо мною сорванный, Ворон брать категорически отказывался, еще и косил на меня взглядом: сам такое жуй. Я корил его, заявляя, что за кусок хлеба он меня продать сможет, но раскаяния в его глазах так и не видел.