Книга Еще шла война - Пётр Львович Чебалин

кажется, не одобряла моего намерения учиться заочно?

— Тогда я еще многого не понимала… — призналась она.

Дмитрий почувствовал, как его захлестнула волна нежности. Привлек Ирину к себе, крепко поцеловал в полуоткрытые губы и отпустил. Она взглянула на него и отвернулась. Он подумал, что сейчас она скажет, как тогда, в парке: «Это ты зря, Митя. Ведь мы еще не знаем, любим ли друг друга». Но она промолчала.

— Ты мне так и не сказала, надолго ли приехала? — после продолжительного молчания спросил Дмитрий.

— Послезавтра надо уезжать.

— Так скоро? Ведь каникулы еще не кончились.

— Но я отпросилась на три дня. Больше не дали. У нас скоростная стройка…

— Какая стройка? — удивленно спросил Дмитрий.

Ирина опять умолкла, опустила глаза, затем, будто на что-то отваживаясь, открытым взглядом посмотрела на него.

— Ты знаешь, Митя, я тебя немножко обманула.

— Как это обманула?

— А так, обманула, и все, — губы ее чуть дрогнули в затаенной улыбке. — Не догадываешься? Я ведь не учусь на стационаре, а работаю бетонщицей на стройке. Понятно?

— Вот это здорово! — удивился Дмитрий. Теперь ему стало ясно, почему у нее такие жесткие ладони.

— Работаю и учусь на вечернем, — продолжала Ирина. — Только ты, пожалуйста, не рассказывай нашим, а то они засыпят меня упреками, почему, дескать, сразу не написала, что не прошла на стационар, зачем устроилась на «грязную» работу. А что мне было делать? Домой ехать и сидеть, как красна девица в тереме? Уж я как-нибудь сама обо всем расскажу…

Они долго бродили по главной улице, а когда вернулись к дому Звонцовых, за ставнями было тихо. Видимо, Пышкина компания разошлась.

Прощаясь, Дмитрий сказал:

— Завтра пойдем в степь за подснежниками, хорошо?

— Хорошо. Но, наверное, они еще не расцвели.

— И Павлика пригласим, — Дмитрий уже рассказал Ирине о Ларисе, о том, что она лежит в больнице и Павлик давно мечтает подарить ей цветы.

— Мы нарвем ей вот такой букет, — негромко воскликнула Ирина и широко развела руки. — Лариса сразу выздоровеет, цветы помогают, это я точно знаю.

Когда Ирина открыла калитку, со двора выскочил Атаман и бросился к Дмитрию.

— Атаман! — испуганно вскрикнула она. Но пес даже не повернул головы, подбежал к Дмитрию, остановился и завилял хвостом. Дмитрий погладил его, приговаривая:

— Мир, мир, дорогой…

Возвращаясь домой, Дмитрий вспоминал, как еще в школе они ходили в степь каждую весну, когда пригреет солнце и зазвенят первые ручьи. Она широко открывалась сразу же за шахтным поселком, за терриконом. Из глубоких оврагов, с голых перелесков, разбросанных в степи, где еще лежал почерневший от угольной пыли ноздреватый снег, тянет острым холодком. Но на солнце уже пробивается ярко-зеленая травка. И хрупкие синеглазые создания, озябшие под снегом, жадно тянутся к теплу. Кажется, со всей степи они сбегаются на отогретую солнечную сторону косогоров.

Как-то по дороге домой, нарвав полные руки цветов, они заспорили с Ириной, чем пахнут подснежники. Он доказывал, что пахнут они талым снегом.

— А чем пахнет снег? — с озорной улыбкой спросила она.

Дмитрий не нашелся, что ответить.

— Подснежники пахнут весной, чтоб ты знал, — торжествующе сказала Ирина.

Он не стал ей возражать, так как не хотел признаться, что они пахнут ее шелковистыми волосами. Поэтому-то он готов был собирать их каждый день и охотно пошел бы за ними даже на край света…

Однако на этот раз Дмитрию не довелось побывать в степи.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

I

Бабаед вызвал Кавуна в ночную смену, когда на участке велись подготовительные работы: завозили крепежный лес в лавы, ремонтировали узкоколейку, проверяли механизмы. Захар удивился неожиданному вызову.

— Что случилось, Ефим Платонович? — тревожно спросил он. Тот загадочно улыбнулся, отечески похлопал его по плечу.

— Иди переодевайся, дело есть…

А дело было как раз по плечу Захару — нелегкое, но денежное. Надо прорубить «печь» — проход к новой угольной лаве для нарезки уступов. К приходу третьей смены «печь» должна быть пробита, в противном случае сорвется работа целой смены.

— Крепежный лес, наверно, уже подвезли, а если нет — скоро подбросят, — говорил Бабаед. — Только не вздумай без крепежу рубить, — предупредил он на всякий случай и воровато оглянулся. — Скажу тебе по секрету: нагоняй получил за тебя от начальства. Портишь, говорят, Кавуна длинными рублями, бригаду лихорадишь. — Он сердито пошевелил бровями, закусил нижнюю губу. — Знаю, откуда ниточка вьется. Все этот щенок Полевода воду мутит, только, думаю, осечка у него получится…

«Не одному тебе досталось, и меня не обошли», — чуть было не сорвалось с языка у Кавуна. Он вспомнил, как сразу же после собрания бригады пришел к парторгу шахты. Надеялся найти у него защиту, а обернулось по-другому: Сомов стал на сторону бригадира, и Кавуну волей-неволей пришлось просить Полеводу, чтоб тот записал его в вечернюю школу. Но он не стал рассказывать об этом Бабаеду. Было не до разговоров.

У назначенного места Захар не нашел ни леса, ни лесогонов. Он долго ждал, надеясь, что вот-вот в глубине штрека покажется вагонетка с лесом, но, так и не дождавшись, принялся за работу. Жалко было терять время. Работа ведь срочная. Вскоре он на метр с лишним пробился по угольному пласту и сквозь грохот отбойного услышал чей-то голос:

— Эгей!.. Захар! Стоячки-обаполы получай!..

Кавун выключил молоток, но вместо того, чтобы спуститься в штрек за лесом, стал прощупывать кровлю, постукивая по ней запасным зубком. Порода, будто со сна, сердито, глухо отзывалась на удары.

— Ни черта, устоит! — сказал он вслух, чувствуя во всем теле приятный бодрящий зуд.

Он без передышки ожесточенно крошил уголь, а перед глазами неотступно стоял недостроенный дом и Лариса.

— Вот отгрохаю домину, сама придешь, — говорил он громко, так что слышал свой голос сквозь натруженный клекот молотка. — Такие, как Захар Кавун, не валяются где попало, небось, не залежалый товар.

Но всякий раз, когда он начинал думать о Ларисе, откуда-то издалека появлялось до боли милое лицо Груши. Печальные черные глаза, казалось, упрекали, что так неудачно окончилась их недолгая семейная жизнь. Лет пять прошло с тех пор, как он однажды, после разговора с приехавшим из Донбасса дружком, объявил Груше, что уезжает на шахту. Думал, она безропотно примет новость и через некоторое время, когда он устроится, переедет к нему. Но она наотрез отказалась. Он даже не предполагал в ней такого упрямства. Видать, глубокую обиду затаила на него, что не написала даже, когда родился сын. С тех пор и порвалась между ними всякая связь. Что ж, теперь и ему все равно, забылось старое. Вот только бы побольше заработать денег,