Книга Величайшая любовь - Кэтрин Кингсли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мадам! – закричал Паскаль, – мадам, случилось что-то страшное! Идите скорей!
Уронив книгу, которую выбрала для Паскаля, Джорджия выбежала из библиотеки.
– В чем дело, Паскаль? – спросила она, вглядываясь в побледневшее лицо мальчика.
Выглянув из окна, Джорджия увидела толпу, уже собравшуюся вокруг тела лежавшей на мостовой женщины. Бегом миновав холл, она распахнула дверь, готовая броситься на помощь пострадавшей, – но тут же замерла, увидев Николаса, бежавшего ей навстречу с Сирилом на руках.
– Николас… Господи, что случилось?!
– Жаклин, – коротко ответил он, поднимаясь по ступеням. – Она ударила его ножом в грудь.
– Сирил… мой бедный Сирил, – прошептал Паскаль. – Вы можете ему помочь, мадам?
– Неси его в гостиную, – сказала Джорджия. – Паскаль, сбегай за Бинкли. Нам нужны простыни и вода. И принеси мою медицинскую сумку.
Паскаль тотчас убежал, а Джорджия поспешила за мужем – он внес юношу в гостиную и осторожно уложил его на диван.
– А где Жаклин? – спросила Джорджия, распахивая окровавленный сюртук Сирила. Увидев, куда вошло лезвие кинжала, она едва не вскрикнула.
– Эта женщина мертва, – ответил Николас, с беспокойством глядя на кузена. – Я не знаю, как Сирил смог это сделать с ножом в груди, но он швырнул ее прямо под проезжавший экипаж. Господи, ведь Сирил принял на себя удар, который предназначался мне. Скажи, Джорджия, ты можешь что-нибудь для него сделать?
Она в ответ лишь покачала головой.
В гостиную поспешно вошел Бинкли. Он поставил на стол кувшин с водой и небольшой тазик, а рядом положил стопку полотенец.
– Что-нибудь еще, мадам?
Молча покачав головой, Джорджия взяла полотенце и прижала его к ребрам Сирила. Слезы застилали ей глаза, потому что она понимала, что все ее усилия напрасны. Жить Сирилу оставалось совсем недолго.
– Все так плохо, мадам? – спросил вернувшийся с аптечкой Паскаль.
– Может, увести мальчика? – подал голос Бинкли.
– Нет, – ответила Джорджия. – Думаю, сейчас Паскаль должен быть здесь.
Она подняла глаза на мужа, и тот, утвердительно кивнув, на мгновение прикрыл глаза – было ясно: он понимал, что его кузен умирает.
– Сирил? – позвала Джорджия, коснувшись холодного пепельно-серого лица юноши. – Сирил, ты меня слышишь? Паскаль, и Николас, и Бинкли – все мы здесь, с тобой.
Ресницы умирающего дрогнули, и он открыл глаза.
– Николас… – прошептал он сухими губами.
– Да-да, я здесь. – Склонившись над кузеном, Николас взял его ослабевшую руку. – Сирил, о господи… Ну почему я не увидел ее раньше?! Я бы ни за что не допустил, чтобы такое произошло. Я ведь обещал защитить тебя от этой ведьмы.
– И ты сдержал слово, – прошептал Сирил, облизывая губы кончиком языка. – Ты же не подталкивал меня, я сам бросился к ней. Прошу тебя, не сожалей ни о чем. Ты всегда старался сделать для меня все возможное, и я действительно тебя люблю, хотя и не всегда это показывал.
– Сегодня ты доказал свою любовь, – проговорил Николас прерывающимся голосом.
– Это была справедливость, – тихо прошептал Сирил. – Это было правильно. Теперь… можно отдохнуть.
Паскаль упал на колени и коснулся лица умирающего.
– Теперь ты уходишь, Сирил? – спросил малыш, и по его щекам потекли слезы.
– Полагаю, что да, маленькая обезьянка. – Посиневшие губы юноши дрогнули в усмешке. – Но не печалься обо мне, я счастлив.
– Да… Я понимаю. – Паскаль тихонько всхлипнул. – Ты теперь будешь с ангелами, там есть место и для тебя. Может быть, это Бог тебя звал?
– Да, наверное, – ответил Сирил со вздохом. – Думаю, что так. Будь счастлив, маленькая обезьянка. Береги Николаса и Джорджию.
– Постараюсь, – прошептал Паскаль, утирая рукавом глаза.
– Никол… – Сирил чуть повернул голову.
Николас наклонился к нему поближе.
– Да, слушаю, дружище.
– Николас, пожалуйста, – теперь голос Сирила был едва слышен, – скажи моему отцу, что я любил его и что я сожалею о том, что сделал. Прошу, передай ему, что я ушел с миром. Все к лучшему.
Николас сжал руку юноши.
– Да, конечно, я все передам.
Тут Сирил посмотрел на Джорджию и вновь заговорил:
– Ты многому меня научила. Спасибо. Ты проводишь меня, как проводила того матроса?
Джорджия опустилась на диван рядом с умиравшим; ее сердце разрывалось от боли, а горячие слезы слепили глаза. Поцеловав юношу в лоб, она прошептала:
– Иди с миром, Сирил. И знай, что теперь все в порядке. Иди с Богом и будь счастлив.
– Спасибо, – пробормотал он. Потом глубоко вздохнул – и затих.
Паскаль подхватил на руки лягающегося и хихикающего мальчишку и перебросил его через плечо.
– Ты монструозный проказник, Чарли, – сказал он и побежал по саду.
Малыш еще громче засмеялся и начал стучать своими маленькими кулачками по спине Паскаля.
Чарли рос добрым и счастливым ребенком, и все его обожали – в том числе, конечно же, и старый Эван Камерон, специально приехавший из Шотландии на крещение своего праправнука и задержавшийся на целых три месяца.
– Сэр, если вы не возражаете, – с достоинством произнес Бинкли, отступивший в сторону, чтобы не столкнуться с Паскалем, – я бы хотел доставить этот поднос в целости и сохранности.
– Миллион извинений, месье Бинкли. – Паскаль опустил ребенка на землю и взял его за руку, не позволяя малышу сбежать. – Представляете, этот негодник пытался есть розы.
– Было бы гораздо лучше, если бы он ел имбирное печенье, – заметил Бинкли и продолжил свое величественное шествие. – Добрый день, ваша светлость. – Он поставил поднос перед Джорджией. – Прикажете налить, мадам?
Джорджия улыбалась, наблюдая, как малыш Чарли развлекается, забираясь на колено обожаемого двоюродного дедушки.
– Да, пожалуйста, Бинкли. Наливайте. Угощайтесь же, дядя Уильям. Я знаю, что вы любите имбирное печенье. И Чарли дайте. Вижу, что ему тоже не терпится…
– Спасибо, моя дорогая, – отозвался лорд Рэйвен. – Думаю, мы можем себя побаловать. Такое печенье, которое готовит Лили, больше нигде не попробуешь. Паскаль, присоединяйся. Не стоит так себя ограничивать.
– Я стараюсь научиться сдержанности, лорд Рэйвен. Месье Николас говорит, что это – секрет к успеху.
Граф кивнул и, похлопав малыша Чарли по спине, проговорил:
– Полагаю, он прав.
– Месье Николас почти всегда прав, – заявил Паскаль и покосился на Джорджию, ахнувшую в притворном изумлении.