Книга Притча - Уильям Фолкнер

- Я уплачу, - сказал человек с пером в шляпе. - Вы ничего не даете мне. Ясно?

Он полез в карман, вынул руку, уже рассыпая монеты, и швырнул их на стол, часть монет пролетела мимо и зазвенела на полу, а он сел напротив англичанина и жадно потянулся к бутылке и стакану.

- Подберите свои деньги, - сказала Мария.

- Подбирай сама, если не хочешь, чтобы они валялись там, - сказал он, торопливо наливая вино, наполнил стакан до краев и тут же поднес его ко рту.

- Подождите, - сказала Марфа. - Дай ему супу.

Она подошла, не очень близко, и встала не возле англичанина, а как бы над ним, ее суровое лицо высокой горянки, когда-то по-мужски смелое и красивое, склонилось к нему, а он налил себе вина, поставил бутылку, поднял стакан и взглянул на нее.

- Ваше здоровье, мадам.

- Как же вы узнали его? - спросила Марфа. - Как познакомились с ним?

- Я его не знал. И ни разу не видел. Я услышал о нем - о них, - когда вернулся на фронт в 1916 году. Потом я узнал, в чем дело, и мне нужно было не видеть его - только ждать и не мешать ему, пока он не будет готов совершить необходимое...

- Неси суп, - грубо сказал человек в шляпе. - Этих денег хватит, чтобы купить весь ваш дом.

- Да, - ответила Мария от плиты. - Потерпите. Уже скоро. Я даже соберу их для вас.

Она принесла две тарелки супа, человек с пером в шляпе не стал ждать, пока она поставит их на стол, выхватил у нее одну, поднес ко рту и стал жадно хлебать через край, глядя мертвыми, наглыми, неприятными глазами, как Мария ползает у их ног, под столом и вокруг стола, собирая рассыпанные монеты.

- Только двадцать девять, - сказала она. - Не хватает еще одной.

Не отрывая тарелки ото рта, человек с пером в шляпе достал из кармана монету и резко бросил на стол.

- Хватит с тебя? - сказал он. - Налей еще.

Мария налила у плиты супа и поставила перед ним тарелку, а тем временем он снова поспешно, нетерпеливо наполнил вином свой стакан.

- Ешьте и вы, - сказала Мария человеку с костылями.

- Спасибо, - ответил он, но не взглянул на нее, а продолжал смотреть на высокую, спокойную сестру. - Однако тогда, в то время, в те дни, для меня все кончилось тем, что я очнулся в Англии, в госпитале, и лишь год спустя я убедил их отпустить меня во Францию, отправился в Шольнемон, отыскал там в конце концов того старшину, и он сказал мне, где вы живете. Только вас тогда было трое. Была молодая женщина. Его жена? - Высокая сестра смотрела на него спокойно, холодно, совершенно непроницаемо. - Может быть, невеста?

- Да, - сказала Мария. - Вот именно: невеста. Вы правильно сказали. Ешьте суп.

- Они должны были пожениться, - сказала Марфа. - Она была марсельской шлюхой.

- Прошу прощения? - сказал англичанин.

- Она бросила это занятие, - сказала Мария. - Она училась хозяйствовать на ферме. Ешьте суп, остынет.

- Да, - сказал англичанин, даже не взглянув на нее, - спасибо. Что сталось с ней?

- Вернулась домой.

- Домой? То есть обратно в... в Марсель?

- В бордель, - сказала высокая. - Не смущайтесь. Почему вы, англичане и американцы, говоря по-французски, пугаетесь этого слова? Оно ничем не хуже других. Ей тоже надо жить.

- Спасибо, - сказал англичанин. - Но она могла бы остаться здесь.

- Да, - ответила Марфа.

- Но не осталась.

- Нет.

- Нельзя было, понимаете, - сказала Мария. - У нее есть старая бабушка, ее нужно кормить. По-моему, она поступила замечательно.

- По-моему, тоже, - сказал англичанин и взял ложку.

- Правильно, - сказала Мария. - Ешьте.

Но он, держа ложку над тарелкой, продолжал смотреть на ее сестру. Человек с пером в шляпе на этот раз не стал ждать, пока ему подадут, перебросил ноги через сиденье, подошел к плите, зачерпнул тарелкой прямо из кастрюли и понес мокрую, окутанную паром тарелку к столу, где Мария сложила аккуратными столбиками его монеты и где англичанин все еще говорил, обращаясь к высокой сестре:

- У вас тогда был и муж.

- Он умер. Тем же летом.

- Вот как, - сказал англичанин. - Война?

- Мир, - ответила высокая. - Ему наконец разрешили вернуться домой, и не успел он приняться за пахоту, как снова началась война, видимо, он решил, что еще одного мира ему не пережить. И умер. Да?

Он уже принялся было за суп. Ложка замерла снова.

- Что да?

- Чего вы еще хотите? Показать вам его могилу? - Она сказала просто "его", но все поняли, о ком идет речь. - То есть где, как нам кажется, она была?

И англичанин тоже сказал просто "его".

- Зачем? Его уже нет, все кончено.

- Кончено? - переспросила она хриплым, суровым голосом.

- Ты не так поняла, сестра, - сказала Мария. - Он имеет в виду, что брат сделал все, что мог, как только мог и теперь ему нечего тревожиться. Теперь ему нужно только отдыхать. - Она безмятежно поглядела на него без удивления и без жалости. - Вы хотите засмеяться, не так ли?

И он энергично, уверенно рассмеялся от всей души той стороной рта, что была способна двигаться, открываться, единственный его глаз встретился взглядом с ее, их глазами, глубокими, спокойными, нежалостливыми и тоже смеющимися.

- Значит, и вы способны смеяться, - сказал он Марии. - Не так ли?

- Ну конечно, - ответила Мария. - Сестра, - сказала она, - дай медаль.

И снова, стоя на тропинке, уже с тремя медалями, а не с двумя - с тремя блестящими символическими кружочками гравированной бронзы, свисающими с полосатых, разноцветных, словно карнавал, и ярких, словно закат, ленточек на груди грязного смокинга, он стиснул под мышками костыли, поднял единственную руку к шляпе, снял ее широким, непринужденным жестом, снова почти щегольски надел ее набекрень и повернулся; единственная его нога снова зашагала энергично, размеренно и неустанно, чередуясь с неустанными, ритмичными выпадами костылей. Но он двигался, уходил по тропинке туда, откуда появился вместе с человеком с пером в шляпе, хотя еле заметное продвижение не соответствовало громадным усилиям. Стойкий, неутомимый, упорный, он удалялся, становился все меньше, и в конце концов стало казаться, что он не движется, а стоит на фоне расстилающейся панорамы в яростном непокое, не одинокий, лишь единственный, непреклонно обособленный. Потом он скрылся.

- Да, - сказала Мария. - Передвигается он довольно быстро. Он будет там заблаговременно.

Потом они обе повернулись, однако замерла вдруг только ее сестра, словно только она вспомнила наконец о другом человеке, в шляпе с пером, потому что Мария сказала: