Книга Щепа и судьба - Вячеслав Юрьевич Софронов

ярко выраженная. И все же благоразумие пересилило и быстро пошел следом, а то еще уйдет не в ту сторону, тогда точно наткнется на что-нибудь неприятное. Не на медведя, так на осиное гнездо или, не приведи господи, заблудится вдруг. Мне хватило случая с недавним отравлением художницы-кришнаитки. Боялся, повторится что-то подобное, окончательно расшатаю свою нервную систему и ни о каком творчестве тогда мечтать не придется.

Но моя беглянка вела себя вполне предсказуемо и, дойдя до дома, поднялась на крыльцо и вошла внутрь. Теперь можно было не беспокоиться за ее здоровье, и я присел перекурить на лежащее возле забора бревно. Заходить в дом просто не хотелось. Кажется, за пару дней мы изрядно надоели друг другу и пора опускать занавес после очередного акта. Не успел об этом подумать, как чья-то решительная рука смело поменяла декорации на наших деревенских подмостках: совершенно неожиданно в чистом небе появилось облачко, и из него полились тонкие струи дождя. Я даже рассмеялся и погрозил невидимому режиссеру пальцем, восхищаясь продуманности сценария. И не стал противиться небесному волеизъявлению, покорно вошел в дом.

Диванные страдания

То, что я увидел, меня не обрадовало, хотя, если честно, не особо и удивило. Моя гостья сидела на диванчике, плотно прижавшись спиной к оклеенной выцветшими обоями стене, и двумя руками по очереди вытирала слезы, капающие из глаз. Благодаря трагичности позы она как-то уменьшилась в размерах и поблекла. Из нее будто бы выпустили воздух, и от вчерашней Афины-Победительницы не осталось и следа. Передо мной находилась несчастная женщина, у которой что-то надломилось внутри, и теперь она не знала, как жить дальше. Возможно, у нее просто пропала надежда на благоприятный исход нашей встречи, которая какое-то время еще теплилась, а вот теперь все, исчезла окончательно. И, надо полагать, не только медведи тому виной, а нечто гораздо большее. Наш таежный край пришелся ей не по вкусу. Все вокруг казалось чужим, загадочным и враждебно-пугающим. Она была здесь чужой. Мой мир не желал принимать ее…

Собственно говоря, почему Сибири страшится большинство людей? Какая тайна таится в ее немереных просторах? И что за необходимость гнала русского человека в эту глухомань, где выжить способен далеко не каждый? Свобода? Независимость? Обилие зверя и рыбы? Или что-то иное? А может быть, мечта изменить на новом месте свою судьбу? Для меня эта страна дорога за ее крутой нрав и женскую непредсказуемость. Несмотря на свою кажущуюся угрюмость и мощь, она легкоранима и добра к каждому, кто сможет полюбить ее, не нанесет ущерба, не причинит боли. Скольких бродяг она укрывала в своих чащобах. Сколько несчастных, изгнанных со своей родины скитальцев нашли в ней убежище и выжили благодаря открытости и гостеприимству тех, кто пришел сюда задолго до них.

Лично мне дорога и понятна она потому, что здесь живут вольные люди, не привыкшие подчиняться чужой воле. Природа, словно резец скульптора, убирала с пришедших сюда переселенцев те черты характера, которые не нужны для выживания в этой стране. Пришедшие в Сибирь русские мужики постепенно воспринимали непривычный им уклад жизни, приучались существовать в ладу с матерью-природой, не брать от нее лишнего, жить неспешно, без напряга и суетных мечтаний, шаг за шагом отвоевывая каждую пядь земли.

Сибирских кержаков всегда отличали практичность, особая сметка, запасливость, разумное спокойствие, больше похожее на восточную леность, но именно эти качества и спасали их, помогали переносить природные капризы и отчужденность власти. Каждый из вновь поставленных управителей требовал к себе не только внимания и почтения, но и вспомоществования от опекаемого им народа на собственные немалые нужды. Потому к любым переменам в Сибири

относились всегда неодобрительно: старый начальник уже прикормлен, приголублен и знаешь, чего от него ждать. А придет другой на его место обязательно голодный, а потому злющий и еще хуже, коль честный. Этот станет не для себя стараться, а за всю Русь-матушку сразу, и сколько ему ни вези, всех голодных никогда не накормишь.

Но и под них находили подход, а если надо, то и управу. Честный, он что слепой — к чему его подведут, тому и поверит. Без поводыря никак не может. Только среди тех поводырей-приказчиков, малых по чину, но важных по положению, всегда находился тот, который за малую толику готов тоже слепым сделаться и закрыть глаза на то, что видеть ему не положено.

Короче говоря, научила сибиряков жизнь решать задачки всяческие, чтоб не дать себя в обиду, не позволять начальству ездить на собственной шее, но жить с ним в ладу и согласии. Редкий тип человеческой натуры получился в результате: с одной стороны, сибиряк доброжелателен ко всему и покладист в решении дел, но как только начинает замечать, что завлекают, затягивают его не туда, куда надобно, упрется, на дыбки встанет и бесполезно, с места не сдвинешь. Умрет, но до конца на своем стоять будет. Иначе не только он сам, а дети и внуки за один неосторожный его шаг расплачиваться до конца дней своим горбом станут.

Легковерные в этом краю долго не жили, и если погнался кто за легким заработком, то возвращался обратно с великим во всем организме надрывом, а то и вовсе исчезал на необозримых сибирских просторах. Постепенно у сибирских посельников выработался стойкий иммунитет к труду на сильных мира сего, и жить старался каждый сам по себе, пусть некорыстно, зато по-своему собственному разумению.

В гиблые революционные годы сибирский народ не поверил большевистским агиткам и жил, не шелохнувшись, не признав новой власти, пока комиссары не начали выгребать из домов и амбаров все подряд, а самих гнать еще дальше на север. Вся Сибирь поднялась от края до края против новоявленных грабителей, да куда ж им было против регулярных армейских частей. Согнули, обольшевичили, окоммуниздили. Только память крови убить не смогли, хоть малую капельку ее, но оставили. И совсем народ перестал верить чьим-то там обещаниям, обходясь малым, но своим.

Вот и мне сейчас предстояло сделать выбор: или довериться моей хозяйственной гостье, приехавшей не просто так, а с целью оказания гуманитарной помощи одинокому сочинителю, перебивающемуся с хлеба на воду. Стоит только сказать, милая, хочу быть рядом с тобой! Ты такая заботливая, домовитая, не уезжай! Оставайся! И ответит она мне: поедем вместе ко мне в теплые края, и совью тебе там уютное гнездышко, будем жить, а не выживать, и все-то будет хорошо…

Вот в том и загвоздка… Не хотелось мне в теплые края, а еще больше боялся расслабляющего