Книга Охота на охотника - Карина Демина

Она говорила и говорила.

Об университете. И о каком-то монахе. О прениях. О договорах.

О слухах, что его императорское высочество скоро объявит о помолвке, и вовсе не с Таровицкой, которая, не иначе от огорчения, в спешке покинула двор. А вот Одовецкая осталась и теперь при лечебнице для бедных служит. То есть не совсем чтобы служит, потому как целительница, а их на службу не ставят, но другого слова не подобрать…

Кто такая Одовецкая? Или Таровицкая?

Или еще какая-то Авдотья, которая от жениха сбежала, как только он на ноги встал. И так сбежала, что едва скандал не получился. Точнее получился бы, когда бы жених ее не догнал и… в общем, там, похоже, любовь, хотя при дворце злословят, что из всех вариантов Пружанская выбрала наихудший.

Странные чужие люди, до которых Хелене и дела-то нет.

А конкурс завершился, несмотря ни на что.

Лизавета даже писала о том.

Кто победил?

Марфа Залесская… правда, поговаривают, что выбрали ее неспроста, а чтобы устроить какой-то там то ли брак, то ли договор. Залесские-то половину Севера под рукою держат, опять же, у тятеньки Марфиного плавильни и еще флот собственный торговый, едва ли не в половину государственного. А на Севере земель неосвоенных тьма, и Залесского ныне в министры прочат.

Но это все не важно.

Во всяком случае, не так важно, как прохладный красный лист клена. Хелена увидела его на дорожке и остановилась.

Наклонилась. Подняла.

Покрутила в пальцах, удивляясь тому, что влажен он. Она тронула пятнышки грязи, прилипшей к листу. Провела мизинцем по краю, казавшемуся острым.

Мягкий.

А Лизавета замолчала, вздохнув.

– Я не хочу, чтобы тебе было плохо. Но я не знаю, как сделать так, чтобы… если о тебе узнают, то многие захотят сделать так, чтобы ты исчезла.

– Умерла?

Лист ластился к ладоням.

Трава была мокрой, но все еще зеленой. Из нее торчали сухие стебельки, которые покалывали пальцы. По дорожке полз муравей.

– Детей у вас не было, но… иногда надежней, чтобы…

– Человека не стало.

Детей не было.

Она об этом не думала раньше. А сейчас вдруг стало больно. Могли бы быть… сын, похожий на… или вот дочка. Дочке он бы обрадовался даже больше, но… не было.

Не было?

Что-то нехорошо кольнуло душу.

Не было ли? Или… если не было, то почему ей так неспокойно? Неправильно? Так… тянет вдруг бежать? Искать? Кого и где? И она даже знает где, будто шепчет кто-то на ухо. От менталиста и после смерти не избавиться. Зато если так, если все действительно так, значит, Хелене есть, ради чего жить?

Только… осторожно.

Очень-очень осторожно, потому как Лизавета пусть и помогла, но доверять ей не след. Остальным тем паче. Нельзя, чтобы они заподозрили…

– И что вы предлагаете? – Хелена позволила листу упасть на дорожку. – Мне уехать? Куда?

– Не уверена, что это поможет. – Лизавета листья собирала в красно-желтый букет. – А предлагаю… дать клятву. Людей, которые знают, что произошло, мало. О вас и того меньше.

Клятву? Отчего бы и нет.

И уехать… она попробует. На воды.

Больным крайне полезно отдыхать на водах. А она аккурат нездорова. И мысль эта показалась вдруг донельзя удачной. Хелена живо вообразила себе морской берег, пусть осенний и стылый, но тем лучше. Отдыхающие разъедутся, курортный город утратит летний лоск, зато появится настоящее его лицо.

А море…

Море вздохнет с облегчением, избавившись от купальных кабинок и прехорошеньких, кукольных будто, лодчонок. Оно будет играть водорослями, выплевывать на берег тяжелые камни, среди которых нет-нет да и сыщется кусок янтаря.

Картина показалась до того привлекательной, что Хелена едва сдержала желание немедля вернуться в дом. Она сегодня же прикажет паковать чемоданы и…

Тот городок аккурат близ моря расположен.

– Вы будете молчать. Я… тоже стану молчать. – Лизавета теперь смотрела без усмешки, и под взглядом ее делалось неловко. – Вам выправят документы на другое имя… скажем, вдовы.

Вдовы? Почему бы и нет.

На стылом морском берегу вдовам самое место. И быть может, Хелена до того проникнется тишиною зимнего – а на зиму она тоже останется – моря, что прикупит небольшой дом.

Вдова.

Смешно. И грустно.

А главное же, слово на редкость подходящее.

Вдова.

Она повторила его про себя снова. И еще раз. И, убедившись, что при повторении слово не утратило и толики своей неприметной прелести, согласилась. Вдова – это хорошо и порой весьма и весьма удобно.

Эпилог

От рыжих волос пахло типографскою краской, пятнышко которой осталось на щеке, и Димитрий не удержался, дотянулся, стер.

– И все равно, – Лизавета упрямо мотнула головой. – Я не понимаю, что тебе не нравится? Вы хотите популярности, но притом совершенно не хотите открываться людям. Придумать сказку? Это, конечно, можно, только у тебя эту сказку целый департамент думает. Не подскажешь, получается?

Димитрий развел руками.

Когда она злилась, то становилась будто бы выше ростом.

– Так ведь… вчера отчитались, что материалы поданы.

– Поданы, – неожиданно спокойно согласилась Лизавета. – Материалы… ты их читал?

– Нет.

– А мне пришлось.

Она крутанула колечко на пальце, как делала всегда, нервничая. И стало быть, зря Димитрий поверил Войтеховскому с его уверениями, будто бы все сделано в лучшем виде.

– И как? – осторожно поинтересовался Навойский, на всякий случай отступая к двери.

Норов у невесты был… неспокойный.

– Как? – Лизавета нахмурилась. – И вправду хочешь знать как? А вот так… его императорское величество бдит.

– В смысле?

– Про смысл у своих спрашивай. Я тебе цитаты даю. Бдит о народном благе денно и нощно. Особенно, полагаю, нощно. Ночами оно вообще как-то бдеть сподручней. Особенно о народном благе…

– Лизанька!

– А еще его императорское величество челом высок.

– Гм…

– Голос его грозен и вызывает в душе человеческой верноподданическое трепетание…

Димитрий закрыл глаза.

Да. Определенно. Этот опус следовало прочесть до того, как он ушел к Лизавете.

– А у наследника многообещающий взор, пронзающий душу до самой печени. И я тебе клянусь, что так оно и было написано, мол, до самой печени. Там еще есть длань, которая простирается над миром. И прекраснодушное очарование императрицы. Они у тебя вообще в школе учились? Это же… я понимаю, что вам нужно представить императора народу, что хотелось сделать это как-то… более-менее патриотично, но не до такой же степени! А это еще… как там было… что-то про приступ горячей народной любви. Это у лихорадки приступы бывают. И у холеры… в общем, уточни у Одовецкой.