Книга Карфаген должен быть разрушен - Ричард Майлз

Демонстративно и высокомерно изничтожив эти два города, Рим недвусмысленно предупреждал все остальные государства: любое сопротивление ему наказуемо, и никакие прошлые свидетельства величия ничего не значат в этом новом мироустройстве. Как написал Николас Перселл: «Устройство, переустройство, украшательство всегда были присущи деятельности правителей города. Столь же эффективным средством стало и разрушение… Уничтожением Карфагена и Коринфа в 146 году римляне умышленно сделали всем символическое предупреждение способом, выходившим за рамки военных традиций». Участь, постигшая прежде Капую, была лишь прологом к полномасштабной средиземноморской драме[357]. Разрушением Карфагена и Коринфа Рим создал кровавый прецедент наказания другого государства за непослушание и силового утверждения мирового господства.

Власть над прошлым

Римляне получили то, что хотели. Начав с малого — потребовав от карфагенян в заложники детей, — они затем в буквальном смысле стерли с лица земли суверенное государство, погубив его многовековую историю, культуру и традиции. Этические обоснования в данном случае совершенно неуместны, особенно на фоне параллельного уничтожения Коринфа и притязаний на Средиземное море как mare nostrum — «наше море». Свой новый статус мировой державы Рим утверждал не только могуществом, но и незаурядным умением всегда находить оправдание своим действиям, невзирая на реальные факты. Покончив с Карфагеном, римляне стали в определенном смысле творцами истории. В зарождении римской историографии основополагающую роль уже сыграли Ганнибаловы войны. У Фабия Пиктора появились последователи, не менее страстно желавшие документировать славное прошлое Рима.

Пиктор писал на греческом языке. Катон сочинял свой эпохальный труд Origines на латыни. В произведении, состоящем из семи книг, излагается история римлян до 149 года (в этом году автор умер)[358]. Подобно Пиктору, Катон стремился отразить особую роль в становлении великой римской державы сугубо римских добродетелей — мужества и благочестия. Однако он подчеркивает также, что своими успехами римляне обязаны не отдельным блистательным полководцам и государственным деятелям, а всему гражданскому сообществу. Хронологически (и географически) произведение Катона построено неравномерно. В двух книгах он рассказывает о происхождении народов Италии, возможно, с намерением оттенить их культурную и историческую общность и легитимность лидерства Рима.[359] Первые столетия существования Рима сжато описаны автором в одной книге, в то же время отдельная книга посвящена Первой и Второй Пуническим войнам. Две полновесные книги посвящены и очень короткому историческому периоду с начала шестидесятых годов II столетия до 149 года. Неравномерность исторического материла, возможно, объясняется нехваткой источников информации, но она также свидетельствует о намерении автора написать нечто вроде манифеста на потребу дня. Сочинение, возможно, предназначалось и для того, чтобы объяснить (или оправдать) причастность Катона и сената к уничтожению главного врага. Именно в этом труде Катон изложил шесть (предполагаемых) нарушений Карфагеном обязательств перед Римом. Позиция Карфагена, естественно, полностью проигнорирована.

Трагедия Карфагена интересовала и литераторов. Стремление придавать определенную смысловую направленность или переписывать историю прошлого обнаруживается в сочинениях не только хронистов, но и нового поколения римских эпических поэтов. Эти авторы бессознательно ориентировались на греков, но акцентировали внимание на сугубо римской тематике, пытаясь создать собственную «национальную литературную культуру». Первыми писателями такого рода были не римляне, а италики с юга полуострова, где сохранялось влияние эллинистической культуры. Они появились в Риме во время или сразу же после завершения Второй Пунической войны и установили тесные связи с видными римскими сенаторами. Понятно, что войны с Карфагеном заняли первостепенное место в их сочинениях. Первую эпическую поэму на латинском языке о конфликте с Карфагеном написал в конце III века Гней Невий, кампанец и ветеран Первой Пунической войны. Она так и называлась — «Пуническая война». Ему наследовал один из величайших римских поэтов Квинт Энний, калабриец, сражавшийся с карфагенянами во Второй Пунической войне. В своем эпическом шедевре «Анналы» он отобразил всю историю Рима.

И Невий, и Энний писали сочинения под влиянием древних мифов[360]. Перед нами не история римско-карфагенских отношений, а эпическое повествование о борьбе двух городов за мировое лидерство, на которую они были обречены с самого начала. В эпической поэме Невия, как, надо полагать, и у Энния (от его поэмы сохранились лишь фрагменты), царица и основательница города Дидона (Элисса в произведениях греко-эллинистических писателей) представлена современницей Энея. Замысел очевиден: поддержать фиктивную синхронность основания Карфагена и Рима, впервые провозглашенную Тимеем.[361] Согласно Невию и Эннию, пунические войны развязали не люди, они возникли по велению богов. Покровительницей Рима была Венера, мать Энея, а карфагенян в той же роли оберегала Юнона. Римляне удостоились победы только после умиротворения Юноны.

В прихотливости богов не было ничего нового: еще в «Илиаде», эпической поэме Гомера, с которого явно брали пример и Невий, и Энний, Гера, греческая Юнона, испытывала лютую ненависть к троянцам (среди которых был и Эней), а Афродита, греческая Венера, поддерживала Трою[362]. Перенос давней мифологической вражды на более современную рознь между Римом и Карфагеном, безусловно, отражал борьбу конфликтующих сторон во Второй Пунической войне за благорасположение богов. Венера была признана прародительницей римлян именно в этот период (сооружением храма Венеры Эрицинской на Капитолии), а вскоре римляне поверили и во враждебность Юноны, совершив обряды, рекомендованные жрецами, дабы ее умилостивить. Bellum Poenicum[363] Невий написал, когда Ганнибал все еще находился в Италии, в ответ на религиозную пропаганду карфагенского полководца и его свиты.[364]