Книга Случайному гостю - Алексей Гедеонов

Я послушался.

— Повторяйте за мной, — сказала бабушка и кашлянула в кулачок. — Eus!

— Eus… — сипло выдавили мы с Сусанной.

— Refracta! — торжественно сказала бабушка и бросила нечто невидимое в воду.

Мы вторили ей, не отрывая глаз от стола. Миска подскочила, вода в ней пошла пузырями, из неё поползли аккуратные кольца пара.

«Каждый охотник желает…» — подумал я, глядя на них. Анаит, за нашими спинами, звучно приложилась об пол и захрипела, в воздухе запахло марганцовкой.

— Не оглядывайся! — просипела Сусанна, — а то она запомнит тебя…

— Beus! — продолжила бабушка, обретшая первозданный голос и заметно повеселевшая.

— Emendata!

С пола донёсся отчаянный крик. Кричала женщина, ей было больно. Через минуту крик возобновился — возопил Дар. Мы — у стола, заткнули уши, а я подавил совершенно искреннее желание укрыться «в домике». Раздался третий вопль — кричал зверь, тоскуя о памяти и Даре, неотступно следующих за ним. Вода в миске взбурлила.

— Слово сказано, — довольно сообщила бабушка.

— Слово услышано, — просипели мы с Сусанной сорванными голосами.

И пространство содрогнулось.

Абажур мигнул и решил покружиться. Балки покрепче ухватились за стены и дружно скрипнули. С потолка осыпалась штукатурка, и я чихнул.

— Будь здоровый, — хором сказали бабушка и Сусанна.

— Моя удача, — ответил я.

Из-за стола несколько неуверенно вышла Вакса, ступая словно Русалочка на балу. Завидя меня, она взмахнула хвостом, будто проверяя его наличие, и открыла розовую пасть.

— Мяу! — высказалась кошка и брезгливо дёрнула задней лапкой.

— Дурняу, — ответил я, — вервольф ормянский…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

про то, как наступает «после», а дальше «потом»

Будет тебе, человек, как ты хочешь;

по желанию твоему будешь иметь,

но не так быстро, как хочется.

Ибо Господь поддерживает всех

падающих и возвращает всех

низверженных.

— А дальше, как говорит там Эмма, я рассказывала тебе о ней, ты помнишь, — «не было ни после, ни потом», — сказала бабушка. И в который раз отодвинула от себя кувшин с компотом.

— И лицо. Лицо её было не в кадре, тогда — была одна тень от шляпы… ох… — закончила Сусанна.

— Важно не лицо, — помолчав минуту сказала бабушка. — Важно «дальше» — и то, как ты, Лесик, мне говоришь за уроки? «Потом».

— «Потом» что-то никак не наступает вообще, — мрачно заметил я. — А сейчас каникулы.

— А я видела школяриков, — безмятежно сообщила Сусанна, помахивая чёрной папироской.

— Это они заблудились, — поделился я с ней догадкой, — у них такой рефлекс — ползти куда-то на полдевятого, когда темно…

— Ползти? — переспросила бабушка.

— Ну черепаха, например, ползёт к морю, — сказал я и съел печенье, — куда бы её не поставили.

— То инстинкта, — равнодушно сказала бабушка и придвинула к себе вайнэпфель, — не рэфлекс.

— У черепахи, может, и инстинкт, она рептилия, а школярики — это простейшие, — возразил ей я.

Бабушка разрезала яблоко.

— Всё то слова, — с удовлетворением заметила она. — Суть в дзе́яниях.

— Вот почему ты сказала, что лицо не важно? — с упрёком в голосе спросила Сусанна. — Теперь он не будет смотреть на лицо… и…

Бабушка поставила чашечку с недопитым кофе на блюдце, звякнула ложечка.

— А ты куда смотришь, Лесик, овшим? — спросила она и глаза её пытались обрести серьёзность. Безуспешно.

— По сторонам, в основном, — ответил я и вбухал в свою чашку побольше сливок.

— А на лица, на лица… женские? — как-то жадно поинтересовалась Сусанна.

— Сейчас они такие… — сказал я и стал выедать сливки.

Сусанна выставила хрупкий локоток на стол и переспросила кокетливо:

— Какие?

— Злые, тупые, и сразу старые, — неосмотрительно брякнул я.

— Гхм! — отозвалась бабушка. — Значит, старые?

Сусанна убрала локоть со стола и встала.

— Есть и поновее, — не сдался я, — но всё равно — тупые очень. И злые.

— Я знаю, что нужно для молодого лица, — сказала Сусанна в пространство и нахлобучила паричок, отчего стала похожа на престарелую королеву Елизавету, в смысле, Тюдор.

— Сон! — необычно живо произнесла бабушка, расправляющаяся с яблоком.

— Вечный? — хихикнул я.

— Послеобьеденный, дурень, — лениво отозвалась она. — И любовь. Ещё можно носить с собой жёлудь.

— Что, тоже после обеда? — решил выпытать я и поперхнулся кофейной гущей…

Сусанна сделала круглые глаза. Бабушка потрогала гемму и легонько махнула в мою сторону рукой.

— Мы пикируемся весь час, — сказала она и глаза её смеялись, — то такое.

— Для молодости… Для лица, — как назло скрипучим голосом произнесла Сусанна. — Надо забыть…

— Что? — одновременно спросили мы с бабушкой. «Моя удача, — подумал я».

— Как можно больше… надо побольше забыть, — проговорила Сусанна. Она дунула дымом на пол и была облаяна уцелевшими маленькими собаками.

— Забыть… — ответила им Сусанна и щёлкнула пальцами. Собаки, скуля, разбежались. Непослушный собрал их, грозно стегая во все стороны странным кнутом. Мыши повлекли звонко лающих псов к шкафу.

— Обсервация[145], — отозвалась от стола бабушка вслед им. Непослушный на ходу ловко отсалютовал ей беретом, украшенным огрызком пера. — Добрый путь, — кивнула бабушка, — добрый путь, малюк.

— Как это «забыть»? — переспросил я у старых сестер. — В смысле, не думать?

В наших окнах пошёл снег, с улицы, с темного неба, из ночи: но в кухне было тепло по-прежнему и пахло яблоками «Кино французское, — подумал я и посмотрел на кузин. — Как они такое могут?».

— В смысле — не помнить, — ответила Сусанна, ловко уничтожив чёрный окурок в переполненной пепельнице. — Память, Лесик, вообще воровка, а память о боли, она крадёт наши дни и… и красоту. Боль — некрасивая… Надо забыть боль.