Книга Жребий вечности - Богдан Сушинский

Почему он так и не смог решиться? Не хватило воли? Не воли – идеи. Одержимости этой идеей. Той одержимости, что сопутствовала Цезарю, Тамерлану, Македонскому, Наполеону, Гитлеру, наконец.

– Господин фельдмаршал! Вы слышите меня, господин фельдмаршал?!

Роммель вздрогнул от неожиданности и медленно, словно уже стоял на краю пропасти, оглянулся.

У подножия стоял унтер-офицер Штофф. Он жил по соседству и до войны работал в его усадьбе. Теперь же, вернувшись на побывку после тяжелого ранения и контузии, все дни проводил в доме фельдмаршала, добровольно взвалив на себя обязанности адъютанта и денщика.

«Неужели вспомнили? – ледяной лавиной взорвалось давно накапливавшееся предчувствие. – Вспомнили и решили, что пора».

– К вам прибыл полковник Крон!

– Кто?

– Господин Крон.

– Ах, Крон! – облегченно вздохнул фельдмаршал. Разволновавшись, он не сразу вспомнил, что у него связано с человеком, носящим это имя.

– Так зовите же его!

Вдали, на дороге, пролегавшей мимо усадьбы и холма, замаячила едва различимая в предвечернем мареве одинокая фигура. Еще неделю назад Роммель послал депешу фельдмаршалу фон Рунштедту с просьбой срочно направить к нему полковника Крона. И уже потерял надежду на то, что получит хоть какой-то ответ. Фельдмаршал расценивал молчание штаба как циничное, предательское неуважение. В конце концов, формально он все еще оставался командующим группой армий. Приказа о его смещении, насколько он помнит, не поступало.

«Ну, вот он, “дантист”, появился!» – как-то сразу просветлело на душе у Роммеля. Когда эта чертова война кончится и каким-то чудом нам с ним удастся уцелеть, этот полковник может оказаться единственным человеком, которого мне захочется видеть у себя в Герлингене.

– Постойте, унтер-офицер! Полковник прибыл один? С ним никого?

– Нет, господин фельдмаршал. Остальные воюют.

– Вы правы, унтер, они все еще воюют, – мстительно улыбнулся Роммель. Мысленно он уже находился далеко – от этих мест, от войны. Слишком далеко – во времени и пространстве – он находился сейчас, этот опальный герой рейха, фельдмаршал старой, «наполеоновской», гвардии фюрера. – Или, может, я несправедлив?

– Сама праведность, господин фельдмаршал.

38

– Перед вами штурмбаннфюрер СС Отто Скорцени. Да-да, Кларетта, тот самый Скорцени! Именно этому человеку мы обязаны моей честью. Да, прежде всего – честью, а уж затем – и моей жизнью.

До сих пор женщина смотрела на Отто с нескрываемым любопытством. Так глядят, узнавая тех, о ком давно и много наслышаны. Но так глядят и женщины, которым далеко не безразлично, как их воспримут и каковым будет первое впечатление о них.

Пока что впечатление было явно не в ее пользу: удлиненное лицо, завитые кудряшки подкрашенных волос, чувственные, ярко накрашенные, припухшие от недавних страстных поцелуев (интересно, с кем, неужели с Муссолини?!) губы; утолщенный, а потому далекий от римского идеала, нос; большие, темные, с поволокой грустной усталости глаза…

В общем-то, ее можно было бы считать смазливой, если бы не печать любовницы самого Муссолини. Но, поскольку печать все же имелась, каждый, кто видел эту женщину впервые, задавался вопросом: «Неужели дуче не мог подыскать себе что-либо более аристократическое или уж, во всяком случае, менее вульгарное?» О том, что такое мнение бытовало, Скорцени слышал даже от «специалиста по Италии» из Главного управления имперской безопасности, который консультировал его перед вылетом в Верону.

«Существуют женщины, – утверждал этот специалист, – на которых лежит клеймо экзальтированных любовниц и полуаристократических проституток. Так вот, Кларетта – классическая кукла этого пошиба».

«Интересно, приходилось ли “специалисту” видеть эту куклу в такой близи, в какой приходится мне? – решил не согласиться с ним Скорцени. – Или все ограничивается любованием фотографией? Она, конечно, явно уступает Лилии Фройнштаг. Но ведь, дьявол меня расстреляй, Фройнштаг – это Фройнштаг! О Лилии не скажешь, что на этой женщине лежит печать вечной любовницы и полуаристократической проститутки. Хотя экзальтации тоже хватает».

– Чтобы понять чувства, которые вызывает у меня появление здесь этого человека, нужно понять чувства узника горной тюрьмы «Кампо Императоре», когда его вырывают из-под стволов двухсот тюремщиков, похищая у земли и неба, на каком-то самолетике, который, по всем законам аэродинамики или чего-то там еще, вообще не должен был взлететь с горы…

– Бенито часто вспоминает о вас, Скорцени, – словно бы перевела Петаччи со вполне сносного немецкого Бенито Муссолини на свой, тоже немецкий, но уже исковерканно-милый. – Как о самом храбром из рыцарей этой войны.

– Польщен. Постараюсь действительно оставаться самым…

Появился официант в белом цивильном костюме, сшитом по военному образцу, очень напоминающем мундир Верховного главнокомандующего воздушными силами Германа Геринга, всегда вызывающий у остальных обитателей «Вольфшанце» чувство неловкости. От этого официанта на версту веяло офицерским одеколоном и карабинерской выправкой. Однако бокалы с вином он подносил вполне учтиво и почти профессионально.

Яхта, на которой они встретились, была одним из «королевских жестов» Муссолини. Он решил встречать у себя освободителя, почти как первое лицо государства. «Империя» казалась настолько огромной, что ее вполне можно было считать океанским судном. Мотор освобождал ее палубу от парусов, а низкие борта позволяли чувствовать себя так, словно прогуливаешься по пристани. В эти предвечерние часы озеро Гарда было божественно-спокойным, и медленно двигающаяся «Империя» не способна была по-настоящему всколыхнуть его зеркало.

– Даже когда вновь покорю Рим, все равно северная резиденция моя останется здесь, в Рокко делле Каминате, – кивнул он в сторону островерхих черепичных крыш местечка, просматривающихся между кронами деревьев. – А возможно, здесь появится моя столица, – Муссолини расстегнул френч и подставил вызывающе выпяченную грудь предвечерней озерной прохладе. – Мой Северный Рим.

Следуя его примеру, Кларетта ослабила повязочки, схватывающие ее короткую шерстяную накидку, еще больше открывая уже основательно загоревшую грудь, декольтированную зеленой парчей.

– Тогда – да здравствует северная столица Великой Италии! – добродушно провозгласил Скорцени, демонстративно задерживая взгляд на груди женщины. – Пусть каждый город, в котором останавливается великий дуче, чувствует себя столицей.

Постояв еще немного на палубе и отдав дань красотам озерных берегов, Муссолини и Скорцени зашли в просторную каюту, стол в которой уже был сервирован на две персоны. Заводя туда гостя, дуче даже не извинился перед Клареттой за то, что оставляет ее на палубе одну. Женщина тоже не пыталась последовать за ними, а сразу же отправилась в отдельную каюту на носу яхты.

– Вы знаете, зачем я пригласил вас, оберштурмбаннфюрер?