Книга Колесо страха (сборник) - Абрахам Грэйс Меррит

Пораженный, Кентон задержал взгляд на последнем члене группы. Тот сидел, опершись острым подбородком на высокий барабан, блестящий алым и черным, украшенный полированными чешуйками какой-то гигантской змеи. У него были сильные, но короткие ноги и гигантское тело – искривленное и узловатое, удивительно мощное. Обезьяньи руки обхватывали барабан, длинные пальцы, похожие на паучьи лапы, кончиками касались его поверхности.

Но Кентона поразило его лицо. Сардоническое, злое – но в нем не было той зловещей сосредоточенности, что виднелась на лицах других. Его широкий жабий рот кривился в улыбке, глубоко посаженные глаза горели. Он смотрел на женщину с полумесяцем с неприкрытым восхищением. С мочек его оттопыренных ушей свисали золотые диски.

Женщина спустилась вниз, быстро направляясь к Кентону. Она остановилась на расстоянии вытянутой руки от него, но, похоже, его не видела.

– Хо, Кланет! – крикнула она. – Я слышу глас Иштар[38]. Она идет на свой корабль. Готов ли ты выказать ей уважение, Нергалова[39] мразь?

На мгновение лицо крупного мужчины исказила адская гримаса ненависти.

– Это корабль Иштар, – ответил он. – Но Повелитель Ужаса тоже имеет на него право, Шарейн. Дом богини светел, но, скажи мне, разве не сгущается за моей спиной тень Нергала?

И снова, когда Кентон поглядел на черную полированную палубу, на которой стояли эти мужчины, в душе всколыхнулись воспоминания.

Внезапный порыв ветра качнул корабль, будто тряхнув в руке, и заставил накрениться. Голуби в ветвях деревьев у розовой каюты загалдели, белым облаком с вкраплениями алого они слетели вниз, запорхав вокруг женщины.

Барабанщик расцепил свои обезьяньи руки, его паучьи пальцы коснулись поверхности инструмента из змеиной кожи. Тьма окутала его, скрывая от взглядов, тьма, поглотившая корму корабля.

Кентон почувствовал, как пришли в движение неизвестные ему силы. Он скользнул вниз, прижавшись к фальшборту.

На палубе, где располагалась розовая каюта, затрубили золотые трубы, дерзкие, чуждые. Кентон повернул голову, чувствуя, как волосы становятся дыбом. Наверху розовой каюты появился шар, подобный полной луне, но не белый и холодный, как луна, а живой, пульсирующий розовым светом. Его лучи осветили корабль, и там, где только что стояла женщина, названная Шарейн, появилось нечто другое!

Окутанная лучами, испускаемыми шаром, она теперь казалась огромной. Ее веки были опущены, но свет ее сияющих глаз пробивался сквозь них! Кентон отчетливо видел ее глаза – будто сделанные из нефрита, они виднелись сквозь закрытые веки, словно те были сотканы из паутины! Тонкий полумесяц над ее бровями пылал живым пламенем, а над ним вились ее золотисто-рыжие волосы.

Стая голубей металась над кораблем, описывая круги, крича, хлопая белоснежными крыльями, раскрывая алые клювы. Во тьме, скрывавшей корму, послышался гром барабана.

Тьма расступилась. Полускрытое сумраком, показалось лицо, висящее в воздухе, – лицо человека по имени Кланет, но сейчас оно не принадлежало ему, равно как женщина, Шарейн, сейчас не была собой. Его тусклые глаза стали сплошными озерами адского пламени. Лишь миг это лицо висело в воздухе, поддерживаемое волнами тьмы. Затем тьма сомкнулась снова, скрывая его.

Теперь Кентон видел, что завеса тьмы протянулась точно посередине корабля и что он находится едва ли в десяти футах от того места, где та разрезала корабль надвое. Палуба, на которой он лежал, была белой, и снова попытавшееся пробудиться воспоминание отпрянуло прочь. Свет розового шара столкнулся с тьмой, обернувшись диском более широким, чем сам корабль, паутиной лучей расходящимся от розовой луны. Тьма давила на эту светящуюся паутину, пытаясь прорваться.

Грохот змеиного барабана стал громче, завизжали медные трубы-раковины. Барабанный бой и завывание труб слились воедино в биение сердца Абаддона[40], ритм логова проклятых. Три женщины со стороны Шарейн ответили арпеджио арф, обрушившимся на врага бурей крошечных стрел, и копьями взмыли в воздух переливы двойной флейты. Эти стрелы и копья пронизывали гром барабана и завывания труб, обескровливая, отгоняя их. Во тьме что-то зашевелилось. Она вскипела и выбросила наружу свое отродье. Черные тени рухнули на диск из света – безликие, похожие на ужасных личинок или слизней. Они вгрызались в паутину, стараясь прорвать ее.

И паутина поддалась!

Края ее оставались неподвижными, но центр медленно продавливался назад, пока диск не превратился в огромную полую полусферу. Внутри сплетались, копошились, бились отвратительные твари. С черной палубы триумфально загрохотал змеиный барабан и зазвучали медные трубы.

Вновь звук золотых труб ответил с палубы слоновой кости. Шар раскалился добела, светя невыносимо ярко. Края паутины двинулись вперед и сомкнулись вокруг черных порождений тьмы, заставляя их биться, подобно рыбе, пойманной в сеть. И, словно сеть, поднятая могучей рукой, паутина взмыла вверх, поднимаясь выше корабля, светясь так же ярко, как и шар. Пойманные черные твари издавали слабый отвратительный вой. Они уменьшались, растворялись и наконец исчезли.

Сеть развернулась, рассыпая небольшое облачко эбеновой пыли.

Паутина втянулась в шар, породивший ее.

А затем в мгновение ока шар исчез! Исчезла и тень, окутывавшая черную палубу. Высоко над кораблем кружили белоснежные голуби, торжествующе крича.

На плечо Кентону легла чья-то рука. Он поднял голову и взглянул в подернутые поволокой глаза женщины по имени Шарейн – не богини более, теперь обычной женщины. В этих глазах было удивление, неверие.

Кентон вскочил. Голова отозвалась вспышкой ослепительной боли. Палуба рванулась навстречу. Он попытался совладать с головокружением, но не смог. Корабль шатался под ногами, а вокруг вращалось бирюзовое море и серебряный горизонт.

Будто вихрь, водоворот, крутящийся все быстрее и быстрее, сливаясь в бесформенное пятно… Снова он услышал бурю, свист космических ветров.

Ветра затихли. Раздались три удара колокола…

Кентон стоял в своей комнате!

Это его часы отбивали шесть. Шесть? Но ведь последним звуком, который он услышал, прежде чем его затянуло мистическое море, был третий удар этих часов, оборвавшийся на середине.

Господи! Ну и сон! И лишь на протяжении половины удара часов!