Книга Стеклянный Джек - Адам Робертс

Я вел корабль, а мама твоя метала в чугунные чушки дарт-джет.

Ах, был бы с нами кто-нибудь третий – может, она бы и не умерла,

Предупреди нас кто-то о залпе, который полиция с борта дала,

Вынырнув из белой тени солнца, паля без сигнала и без суда,

Вынудив нас затаить дыханье, – и мать затаила его навсегда;

В корпусе дырка, вакуум тушит пожар, тлеет огонь едва,

Я спешу залатать пробоину, Мэри мою ищу – но она мертва.

Обгорела от бедер до пят – красавица даже после такого конца;

Декомпрессия ей зачернила глаза, но огонь не коснулся лица.

Мне не стыдно признаться: я рыдал, ощущая вечную пустоту,

Но вот-вот заявились бы копы; я не мог оставить тело жены на борту.

Смерть не спасала ее от закона, я бы и сам в тюрягу тогда загремел.

Даже продав «Мэри Анну», я б оплатить тюремные пошлины не сумел.

Обнял ее, отпустил и отправил вечно скитаться на эфирном ветру;

Видел только ее лицо, но взял себя в руки и залатывать стал дыру,

Потом пришли полицейские, а я скормил ИскИну свое вранье:

Будто наткнулся я на чугун, пролетая мимо – мол, у меня чутье,—

Стал помечать обломки, мало ли кто чего, врежутся да сгорят.

Копы мне не поверили, только мне все их рожи были до фонаря.

Отделался штрафом и улетел – один, без жены, горем вконец убит,

Не ведая, где, на какой могильной орбите Мэри моя вечно парит.

Я вернулся на Землю кутить, мне забыться помог сома-жук,

Но во сне твоя мать сказала мне: этот жук тебе вовсе не друг.

То ли сон, то ли галлюцинация, то ли дух – поди теперь знай…

Велела: займись своим делом, а про остальных и не вспоминай,

Деньги копи (сказала настойчиво), ну а кайф пусть ловит глупец:

У тебя есть сын – то есть ты, Хэв, – и этому сыну нужен отец.

На Луне я встретил Мак-Каллоу в лавке там, где Коперников вал,

Мы с ним решили в точке Лагранжа открыть ремонтный причал —

Задешево для небогатых. И, представь, не попали впросак.

Крепкий барыш мне зашибал новый лазерный корпус-резак!

«Строить дешевле», – я говорил, но партнер мой только ломался,

Грезя о звездах. Потратив без толку год, мы полетели к Марсу,

Ближе к поясу астероидов, дальше от Солнца – для причала

Самое место там, где бы нас земная полиция не достала.

Близилась эра Торговых домов, в то время все мы были равны,

Строили корабли, как дома, чинили космические двигуны.

Не то чтобы все были бандюками, хотя кое-кто закон преступал,

А я ремонтировал, я торговал – и я иногда про тебя забывал.

Платил гувернерам и виртуалам, общался лично иль через экран,

Но только отец, не любящий сына, – не отец, а просто болван.

Я говорил то, что должен был, смотрел тебе прямо в глаза,

Но видел лишь деньги, и космос, и корабли – и ты это знал.

Мак-Каллоу мечтал о межзвездных полетах, о великих рывках,

Он тратил барыш на космоходы, в которых можно лететь века,

И строил громоздкие двигуны, чтоб добиться хоть полсветовой.

Мак-Каллоу убит в девяностых, а ночью и я отойду на покой…

Я знал, конечно, я знал, что Дома начнут воевать меж собой:

Когда латаешь прорехи, видишь, что где-то недавно был бой.

Пластметалл, боевые штучки…

Платили нам щедро – нет слов.

Мы пришли к межпланетной коммерции и «ремонту за девять часов».

Мак-Каллоу вел оружейный бизнес, тут он был и мастак, и спец,

Ему всегда удавался дизайн – но лучше всего ему удался конец!

Я глядел в его личные записи – почерк был ясней, чем печать,—

И понимал, что смогу завершить то, что он исхитрился начать.

Его дети злились – так что с того? Уравнения – ценный товар.

«Тахионная тяга» дала мне в шестьдесят процентов навар.

Шестьдесят, считая провалы, – сам бы столько я сделать не смог.

Четверть от миллиарда кредитов я тебе заработал, сынок!

Стало ясно: война на пороге, но только недолгой будет она,

И поддержка Дома Улановых после окупит себя сполна…

Мир стал жестче, Закон – суровее, чем когда был Солнечный Пакт,

Я начал с нуля, потому что имел то, чего раньше не было, – факт.

И хоть ты не ценишь этого, Хэйвел, важней не иметь – получать,

И это, сынок, не в поло играть и на гидравлической кляче скакать.

Тебе уж седьмой десяток пойдет, но ты мне словно и не родня,

Я купил тебе лучшее образование, что же сделал ты для меня?

Женился на этой оглобле – тверда, как кость, и столь же бела,—

Она забила твой мозг искусством, да только ребенка не родила.

Гнушаешься всем, что я ценю, берешь, но не даешь взамен,

А тем, что мне видится гнилью, живешь исправно и без перемен.

Или тратишь жизнь в виртуалье, или глушишь сознанье сомой;

Восемь домов в четырех мирах, но ни в одном из них ты не дома.

У меня было полмиллиарда, но я богачом ходить не привык,

Вспомнил наш логотип – и создал космоходство «Красный Бык».

Для меня деньги были как антиграв, топливо для корабельных дюз,

Ты же швыряешься ими так, будто они – непосильный груз.

Слабак, бездельник, брехун и дрянь, точно кабыздох на борту,

Ползущий к объедкам слепой щенок, забывший великую пустоту.

Мне тошно от всей этой гадости.

Я хочу наконец вернуться домой.

Хэв, ты мой сын – или сын Мэри; ты всяко фамилии с нами одной.

Я хочу упокоиться рядышком с твоей матерью в хладной тьме —

И ты нарушишь Закон ради денег и всего, чем обязан мне.

Я тебе завещал миллион в год – один миллион, вот и вся недолга.

Ни тебе, ни жене миллиона не хватит – я знаю, эта любовь дорога.

Ты в курсе, что есть миллиард у меня, а то и, поверь, без малого два,

И, если ты хочешь их получить, придется тебе попотеть сперва:

Орбиту Венеры Lex Ulanova пересекать запретил навсегда,

Но за этой орбитой парит моя женщина: ты доставишь меня туда.

Я заправил тебе «Мэри Анну» – на всех парах за Венеру дуй

И позволь нам с женой парить во тьме, пока нас не сведет поцелуй.

Никто мне не скажет, где тело Мэри, на каких орбитах блажных,

Но Судьба нас соединит – пусть даже мертвых, холодных, слепых.

Траектории в космосе непредсказуемы – мне ли, пилоту, того не знать! —

Но у нас будет вечность, чтобы доплыть, докружиться и доблуждать.

Улановы берегут монополию – удачи им в нелегком бою,—