Книга Горячий снег - Юрий Бондарев

Ветер еще темного утра острыми ударами бил по брустверу НП,сек по глазам, мешая смотреть, выдавливая слезы; Бессонов достал носовойплаток, вытер лицо, глаза и потом приник к окулярам стереотрубы.

Он окончательно хотел убедиться в том, во что трудно былоповерить, но что не вызывало уже никакого сомнения. Там, на южном берегу, враздавленных танками траншеях, на разгромленных позициях батарей, начали вестиогонь, вступали в бой те оставшиеся в окружении, отрезанные от дивизии, кто, повсем расчетам, никак не должен был уцелеть и не числился в живых.

– Мои, мои хлопцы! Товарищ командующий, видите!

Дышат, оказывается! Расчудесные мои ребятки! Молодцы!Оч-чень молодцы! - растроганно и взволнованно говорил где-то рядом крепкиймолодой голос Деева среди ветреного гула на НП, захлестывающего брустверы,среди криков связистов, оживления вокруг.

И эта прорвавшаяся ликованием нежность Деева и вместемолодая хвастливость его теми, своими ребятками из первых траншей, казалосьдавно обреченными, но вот же продолжавшими бороться, - эта открытая егоразмягченность, слабость не раздражали Бессонова, а наоборот: услышав возгласыДеева, он, не обернувшись, с горькой судорогой в горле опять подумал, чтосудьба все-таки благодарно наградила его командиром дивизии.

Сумрак декабрьского утра разверзался багряными щелямитанковых выстрелов, гремел перекатами эха, соединенными волнами грома надстепью, все слитнее клокотал моторами, пронзался стремительными светамибеспорядочно то там, то тут распарывающих небо немецких ракет. Немецкие танки,как разбуженные, поднятые облавой звери, злобно огрызаясь, в одиночку и сбитымив отдельные стаи группами отползали от берега под натиском наших"тридцатьчетверок", с ходу захвативших две переправы, по донесению,пять минут назад полученному Бессоновым. Выбравшись на южный берег,"тридцатьчетверки" шли наискось, ускоряя движение, наперерез,охватывали справа и слева неприкрытые фланги вплотную сгрудившихся и будтотершихся друг о друга немецких танков.

Из этого скопища машин, железно и страшно ревевшихзатравленной стаей, приостановленной перед балкой, откуда наступали они утром,поминутно стрелявших назад по северному и южному берегу, стали отрываться, невыдержав остановки, одиночные танки, расползаясь в разные стороны. Затем надсгрудившимися на той стороне машинами стремительно и высоко взмыла сигнальнаяракета, погорела в небе, зеленым дождем осыпалась в степь. И сейчас же чутьсбоку и впереди немецких танков на высотке перед балкой зачастило, заморгалопламя, замелькали под углом к небу пулеметные трассы - малиновые пунктиры втемноту степи, в тыл немцам. Но на высотке не могли быть наши. Стрелял,оказывается, немецкий крупнокалиберный пулемет - по трассам видно было, с НП.

– Чего это они, товарищ командующий? Опупели? По своимлупасят? - сказал Божичко, переминаясь возле Бессонова в азартно-радостномвозбуждении от боя, оттого, что отходили немцы, оттого, что не ослабевал натискнаших танков, и захохотал даже: - Ну дают гастроли, товарищ генерал!

Бессонов отпрянул от стереотрубы, приглядываясь кнесмещающимся по горизонтали очередям пулемета на высотке над балкой, сначалаозадаченный не менее Божичко. Но, различив задвигавшуюся по берегу в сторонунепрерывных трасс массу танков, понял, что немецкий пулемет направлениемочередей указывал в темноте танкам путь отхода по шоссе за балкой.

Он не объяснил этого Божичко, потому что всякие объясненияотвлекали от главного, были излишними, могли нарушить что-то в нем самом, такобостренное сейчас, что-то сжатое, горячее, как ощущение ошеломляющего успеха,разгаданности чужой тайны, удовлетворенности мыслью, что случилосьпредполагаемое, что введенные в бой корпуса, поддержанные артогнем в самомначале атаки, внезапным ударом сбили немцев с плацдармов, захватили переправы,вышли на южный берег и теперь, продвигаясь по той стороне, охватывали немцев сфлангов, а немцы откатывались на юг - в направлении пулеметных трасс. Он всегдабоялся легкого везения на войне, слепого счастья удачи, фатального покровительствасудьбы, он отрицал и пустопорожний максимализм некоторых однокашников,сладостно-прожектерские мечтания в кулуарах штабов о Каннах в каждой намеченнойоперации. Бессонов был далек от безудержных иллюзий, потому что за неуспех и зауспех на войне надо платить кровью, ибо другой платы нет.

"Подождать! - думал он. - Подождать из корпусовследующих донесений! И не торопиться с подробным докладом в штаб фронта…".

Но когда, после вчерашних суток немецкого натиска,поставившего всю оборону на волосок от катастрофы, после прорыва немцев насеверный берег, после потерь, напряжения, рассечения дивизии Деева, когда онвидел сейчас подожженные пехотные "оппели" на дороге в степи,отходившие на юг немецкие танки, вспышки орудийных выстрелов, кинжальные язычкиПТР вслед этим отползавшим к балке танкам, все жарко, до испарины на спинесжалось в Бессонове, и он, силясь сдержать себя, выслушивая с непроницаемымлицом свежие донесения по рации, сильнее втискивал в землю палочкузавлажневшими в меховой перчатке пальцами.

"Подождать, подождать еще", - останавливал оннеумеренные толчки порыва сию секунду пойти в блиндаж и, не спеша в радости,донести командующему фронтом, которому полчаса назад докладывал о началеконтрудара. Донести, что немцы откатываются назад, что танковый имеханизированный корпуса развивают успех и им отдан приказ полностью занятьюжнобережную часть станицы, продвигаться вперед, перерезать шоссе южнеестаницы.

А по южному берегу занимались везде пожары, перебрасывалисьнад крышами станичных домов лохмы огня, подымались и сталкивались завертиразрывов на улочках, где теперь шел танковый бой.

Он подождал несколько минут, внешне спокойный, принимая изкорпусов доклады, окруженный знобким ветерком команд, всеобщего возбуждения наНП, громких голосов, победных улыбок, довольного смеха. И уже кое-гденеприкрыто, с облегчением закуривали, то там, то тут щелкали портсигары,затлели искорки в потемках траншей, будто фронт отодвинулся на десяткикилометров, и командиры вдыхали вместе с папиросным дымом запах наконец-топойманной удачи. Слыша и видя это возникшее на НП ликование, Бессонов, противволи еще сопротивляясь ему, сказал тихо и сухо:

– Прошу на энпэ не курить, а всем заниматься своимиобязанностями. Бой не кончился. Далеко не кончился.

Сказал и почувствовал брюзгливую бессмысленность замечания,ненужную охладительность тона; и, нахмурившись, мысленно браня старческитрезвую, многоопытную сдержанность свою, поспешно пошел к блиндажу связи мимоштабных командиров, прячущих папиросы в рукава.

Минут через десять, доложив подробно командующему опродвижении корпусов и поговорив с начштаба Яценко, Бессонов снова вышел изпокойно освещенного лампами блиндажа в траншею - ледяную, ветреную, серую - ивдруг уловил, что за эти минуты что-то заметно изменилось, перешло в новоесостояние, сместилось в небе и на земле.