Книга Подружка №44 - Марк Барроклифф

Надо же было насладиться иллюзией общей жизни.

– Нет, конечно, – ответила Элис. – Должны же мои дети чем-то заниматься, пока они растут.

– А вместо пианино можно им учиться играть, например, на электрогитаре?

– Разумеется, – согласилась Элис. – Ты сам будешь наставлять их, чтобы вели себя как звезды, или я?

– Лучше ты, – уступил я. – А два языка с рождения?

– Нет уж. Я выучила четыре языка тяжким трудом и не вижу, почему им это должно достаться легче.

– Можно я посоветую им никогда не ходить на службу?

– Я люблю ходить на службу.

– Ты убеждаешь, я опровергаю, – подытожил я. – Футбол или регби?

– Футбол, – отрезала Элис, – если только мы не будем жить в Уэльсе, а жить там мы не будем. Но для начала сойдет и регби.

– Сколько платить за школу?

– Не больше, чем давать детям на завтраки. Не хотим же мы вырастить из них педиков.

Как же я ее любил! Посмотрел на часы; было два часа ночи. Еще семь часов – и всему конец. Она сказала, что, по ее мнению, со свадьбой лучше подождать до следующего года, чтобы не торопясь разобраться в себе и проверить свои чувства. К тому же за это время я успею разъехаться с Джерардом и купить квартиру для нас. Можно было бы и наоборот, Элис переехать ко мне, но Джерард воспротивится. Джерард. Я уже начал забывать о нем. Ночью, когда рядом Элис, его как будто не существовало. На меня волнами накатывали то уверенность, то страх. Минуту я чувствовал, что сдюжу, и вдруг спиной ощущал, что он заглядывает мне через плечо и ухмыляется.

В три часа Элис заснула, и я перешел на чешское бутылочное Джерарда. Хотелось бы отметить, что во сне она выглядела счастливой, но в моем восприятии то было счастье игрока, поставившего все деньги на клячу, которая выходит к финишной прямой предпоследней. Я оглядел ее с головы до пят, по-хозяйски, как могли бы ожидать феминистски настроенные читатели или как ребенок новую игрушку – тщательно, забыв обо всем, мечтая вот бы инструкция была поподробнее, чтобы читать об игрушке, когда с нею не играешь. О чем, кстати, я искренне жалею. Смотреть на женщину как на вещь не только неумно политически, это просто мерзко, но справедливости ради я должен отчитаться, что чувствовал.

Смотрел я на Элис и несколько иначе: так узник приглядывается к брошенному в его камеру связанному по рукам и ногам новому товарищу, пытаясь понять, легче или тяжелее станет ему теперь жить. Мы не знали друг о друге почти ничего, а будущее меня пугало. Даже если сможем разобраться с Джерардом, по обручальному кольцу на пальце Элис мужики сочтут, что с личной жизнью у нее полный кошмар и потому она – легкая добыча. И будут ходить за нею следом, плотоядно облизываясь. Мне придется пойти работать, хотя при моих темпах карьерного роста я вполне мог бы претендовать на руководящую должность и делать даже меньше, чем под началом Адриана. От него по-прежнему не было ни слуху ни духу, а прошло уже больше месяца. Позвонить, что ли, из любопытства?

Возможно, я сотворил бы что-нибудь заслуживающее внимание в компании с интересными людьми, которые не боятся рисковать и готовы скорее приятно проводить время, чем трудиться. Но я знаю так мало воров-медвежатников… Авось Джерард в случае чего возьмет меня на поруки. Вот, опять я забыл о Джерарде.

Элис начала похрапывать. К моему удивлению, меня это не раздражало. Что ж, для начала неплохо.

В четыре часа утра я на руках отнес ее к себе в постель. Она даже не пошевелилась, обессиленная алкоголем, волнением и, должно быть, ожиданием. У меня мелькнула мысль, не взять ли ее спящей, но я решил, что лучше не надо. Впрочем, это хорошо вписалось бы в сценарий… Я укрыл ее, порадовавшись, что сменил постельное белье сравнительно недавно, лег рядом, погладил по волосам.

– Спокойной ночи, Элис. Спи, моя принцесса.

В гостиной оставалось полбутылки чешского пива, поэтому, поколебавшись, я оставил Элис спать одну среди беспорядка, сначала подумав, не прибраться ли, но махнул рукой. Нечего притворяться, пусть любит таким, каков я есть.

Вернувшись в гостиную, я открыл еще одну бутылку пива, но тут заметил недопитую, осушил ее в два глотка и не спеша принялся за полную. Включать музыку было лень, и я слушал звуки просыпающегося города: шум стройки, вой автомобильной сирены, стук дверцы автофургона под нашими окнами. День за днем одно и то же. Мне стало жарко. Я вернулся к себе, надел другую рубашку. Уходить не хотелось, просто сел с бутылкой в изножье кровати, пил и смотрел, как спит Элис.

В семь проснулся пес и попросился на прогулку: я слышал, как он чешется, стуча лапой по полу. Пройдя через гостиную на кухню, я открыл дверь и босиком вышел вслед за ним во двор. День обещал быть жарким, солнце уже успело нагреть бетонную дорожку и бок опрокинутой жаровни для барбекю. На траве валялось несколько мячей. Я, не глядя, через спину забросил их обратно в сад к нашему многодетному соседу. Пес проводил мячики взглядом, радостно подпрыгнул, а затем, когда они исчезли один за другим, разочарованно повел головой.

Не знаю, с чего это я так кротко возвратил деткам мячи. Лето за летом целыми днями у их родителей орал во дворе магнитофон, и от раскатов низкопробного рока сидеть в саду было невыносимо. Отец семейства в шортах и темных очках курил дешевые сигары, а его жена принимала воздушные ванны в лифчике. Никого нельзя заставлять слушать в собственном дворе Фила Коллинза – никого, будь он даже сам Фил Коллинз. Записывать такую фигню – тяжкое преступление, но и оно не заслуживает столь жестокой и нетрадиционной кары, как многократное насильственное прослушивание этой, с позволения сказать, музыки. Однако, если б весь рабочий класс организованно переселился куда-нибудь с нашей улицы, осталась бы жалкая кучка служащих, которые включали бы ту же самую музыку и вели долгие тяжбы, на чьей земле находится дерево у ограды.

«Гав, гав, гав!» – сказал пес, но мог бы сказать и я сам, настолько точно это передавало мое внутреннее состояние в тот момент. Пес на секунду замер, насторожился и рванул обратно в дом. Он услышал, как хлопнула дверь. Вернулся Джерард.

Самое замечательное в человеческом мозге то, что совершенно не нужно прилагать дополнительных усилий, чтобы он работал успешно. Зачастую лучше предоставить ему жить собственной жизнью, ибо, пока вы наслаждаетесь утренней свежестью уютного сада (или, в моем случае, неприбранного двора), он неустанно работает. В этом большое достоинство моего мозга, которое я с годами осознал. Пока я горевал, как докучна погожими летними днями громкая музыка, мой мозг самостоятельно нашел решение проблемы Джерарда, причем такое, что не требовало человеческих жертв.

Я зашел в дом следом за Рексом. Джерард стоял посреди гостиной с пустой бутылкой из-под чешского пива в руках.

– Ничего, – заверил я, – сегодня же куплю еще.

Обычно в ответ на подобные заявления Джерард разражается длинной речью о том, как я всегда обещаю, но ни разу своего слова не сдержал. Но он только взглянул на меня и сказал: