Книга Великие мечты - Дорис Лессинг

— Сильвия, — прервал он ее мысли, — почему ты вчера так убежала? Когда мне утром сказали…

— Это не важно. Правда, забудь. Мне очень нужно поговорить с тобой.

— И еще мне так стыдно. Забудь о том, что я наговорил вечером. Ты застала меня в дурном настроении. Если я критиковал Софи, забудь это. Я люблю Софи и всегда любил. Ты помнишь — мы всегда были… парой?

Сильвия села на стул Юлии, отдавая себе отчет в том, что если не будет осторожна, то у нее заболит душа — из-за Юлии, а она не хотела этого, она не хотела тратить время на… Колин сидел напротив нее, спиной к своему широкому столу, на вращающемся кресле. Он раскинулся в нем, вытянул ноги и потом ухмыльнулся в жесткой насмешке над собственным пьянством.

— И вот еще одно. Какое право мы имеем требовать какой бы то ни было нормальности? С такой историей семьи? Со всеми войнами, волнениями, товарищами? Какая ерунда! — Он засмеялся, и от него пахнуло алкоголем.

— Тебе придется бросить пить, если у вас будет ребенок. Ты можешь уронить его или…

— Что, Сильвия? Что я могу?

Она вздохнула и сказала мягко, обрисовывая ситуацию так, словно показывала ему картинку в книге:

— Джошуа, тот человек, о котором я тебе говорила — чернокожий, разумеется… он уронил своего двухлетнего ребенка в огонь. Ожоги были страшные, и… конечно, если бы это случилось в этой стране, то малыша могли бы спасти.

— Ну-у, Сильвия, все-таки вряд ли я дойду до того, чтобы уронить своего ребенка в огонь. Я прекрасно осознаю, что я… что я могу быть лучше. — Это прозвучало так комично, что Сильвия не удержалась от смеха, и Колин тоже засмеялся, только не сразу. — Я запутался. Но чего ты ожидаешь от отпрыска Джонни? И знаешь что? До тех пор, пока я жил медведем в своей берлоге, лишь изредка вылезая в паб или чтобы завести там романчик, тут отношения (чудное, кстати, словечко — обозначает как раз отсутствие отношений), — тогда я не считал себя запутавшимся. Но как только въехала Софи и у нас образовалась счастливая семья, о которой я мечтал, тут же я понял, что я — медведь, который не обучен жить с людьми. Уж не знаю, почему Софи живет со мной.

— Колин, мне нужно поговорить с тобой на очень важную тему.

— Я говорю Софи, мол, если помучаешься со мной еще некоторое время, то в конце концов сделаешь из меня нормального мужа.

— Колин, прошу тебя.

— Да. Что ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты поехал в Цимлию, увидел все своими глазами и написал правду.

Молчание. На его губах заиграла ироничная улыбка.

— Я как будто оказался в прошлом! Сильвия, помнишь, как товарищи то и дело отправлялись в Советский Союз или иной коммунистический рай, чтобы вернуться и рассказать правду? На самом деле, мы можем заключить, получив, как все потомки, счастливую возможность оглянуться назад, что нет лучшего способа не найти правду, чем поехать куда-нибудь и посмотреть на все собственными глазами.

— То есть ты не хочешь этого делать?

— Не хочу. Я ничего не знаю об Африке.

— Я расскажу тебе. Понимаешь, то, что пишут в газетах, не имеет ничего общего с тем, что происходит там на самом деле.

— Погоди-ка. — Колин крутанулся на кресле, раскрыл ящик, нашел там газетную вырезку и спросил: — Ты видела это? — Он протянул ей листок.

Фамилия автора в подзаголовке: Джонни Леннокс.

— Да, видела. Фрэнсис присылала мне. Это такая чушь. Товарищ Вождь совсем не такой, как его описывают в газете.

— Ну кто бы мог подумать!

— Когда я увидела имя Джонни, то глазам своим не поверила. Это что ж, теперь он превратился в эксперта по Африке?

— А почему нет? У всех их идолов обнаружились глиняные ноги, но не надо унывать! У нас же есть Африка, этот неиссякаемый источник вождей, головорезов, убийц и воров, так что все несчастные, которым так необходимо любить вождя, могут любить чернокожих вождей.

— А когда случается резня, или племенная война, или еще почему-либо перебьют несколько миллионов, достаточно лишь опустить глаза и пробормотать: «У них другая культура», — сказала Сильвия, поддаваясь соблазну злословия.

— И бедному Джонни ведь надо же что-то есть. А так он всегда в гостях у того или иного диктатора.

— Или на конференции, обсуждающей природу Свободы.

— Или на симпозиуме по бедности.

— Или на семинаре, созванном Всемирным банком.

— Вообще-то в этом часть проблемы — то, что старые красные не имеют права разглагольствовать о свободе и демократии, а сейчас только об этом и речь. Джонни теперь уже не так популярен, как раньше. Знаешь, Сильвия, я скучал по тебе. Тебе обязательно жить так далеко? Почему мы не можем жить все вместе в этом доме и забыть о том, что происходит за его стенами? — Колин оживился, его похмельная бледность прошла, он смеялся.

— Если я предоставлю тебе все факты, все материалы, ты мог бы написать несколько статей.

— А почему ты не обратишься к Руперту? Он — серьезный журналист. — Колин добавил: — Один из лучших. Он молодец.

— Но когда человек обретает известность, то уже не очень хочет идти на риск. Все ведь пишут, что Цимлия замечательная. Руперт окажется в одиночестве, против всех.

— Я думал, журналисты хотят стать первыми.

— Тогда почему он еще не первый? Смотри, я могу попросить отца Макгвайра набросать примерный план статьи, и ты использовал бы его как основу.

— А, да, отец Макгвайр. Эндрю говорит, что впервые понял, что означает выражение «откормленный каплун». — Сильвия была возмущена. — Извини.

— Он хороший человек.

— И ты тоже очень хорошая. Мы не достойны тебя — прости, прости, но, малышка Сильвия, разве ты не видишь, что я завидую тебе? Эта твоя ясноглазая, прямодушная убежденность — откуда она у тебя? О да, конечно, ты католичка. — Колин потянулся, посадил Сильвию себе на колено и уткнулся лицом в ее шею. — Клянусь, ты пахнешь солнечным светом. Еще вечером, когда ты была так добра ко мне, я думал: «Она пахнет солнцем».

Сильвии было неудобно. И Колину было неудобно. Она была нелепой, эта поза, для них обоих. Сильвия скользнула обратно на стул.

— И ты попытаешься не пить много?

— Да.

— Обещаешь?

— Да, Сильвия, да, Соня, я обещаю.

— Я пришлю тебе материалы.

— Сделаю все, что смогу.

Сильвия постучалась в дверь цокольной квартиры, услышала резкое «Кто там?», просунула голову в дверь и столкнулась взглядом с худощавой женщиной в элегантных коричневых брюках, в коричневой блузке, с коротко остриженными медными волосами. Женщина-нож.

— Я раньше жила в этом доме, — пояснила Сильвия. — И я слышала, что вы собираетесь жить вместе с моей матерью.