Книга Великие мечты - Дорис Лессинг

— О Сильвия, ты так добра. Все добры ко мне. И оказаться в этом доме, в этом самом доме, который я всегда воспринимала как свой, и Фрэнсис… вы были мне такой же матерью, как моя родная мать, но теперь ее нет с нами, бедняжки.

— Я не столько мать, сколько нянька, — заметила Фрэнсис.

— Да, ты слышала, она играет Няню — о, играет превосходно, — сказала Софи. — Но скоро в доме появится настоящая няня, потому что я буду продолжать играть и, конечно же, Фрэнсис тоже.

— Да, не думаю, что я готова взять на себя заботу о младенце, — подтвердила Фрэнсис.

— Разумеется, — кивнула Софи, но было видно, что на самом деле она надеялась на обратное.

— И кроме того, — продолжала Фрэнсис, — не забывай, скоро мы с Рупертом и детьми переедем.

— О, нет, — опечалилась Софи, — пожалуйста, останьтесь. Пожалуйста. Тут хватит места всем.

Мальчик выпрямился на стуле, уставился на взрослых испуганными глазами:

— Почему? Куда мы переедем? Зачем, Фрэнсис?

— Ну, это дом Колина и Софи, и у них скоро появится ребенок.

— Но здесь много комнат, — сказал Уильям громко, будто старался перекричать кого-то. — Нам не нужно никуда уезжать.

— Тише, — произнесла Софи неуверенно и посмотрела на Фрэнсис, чтобы та успокоила встревоженного мальчика.

— Мне нравится этот дом, — настаивал Уильям. — Я не хочу отсюда уезжать. Зачем?

Он заплакал трудными, болезненными слезами ребенка, который плачет много, но в одиночестве, надеясь, что никто не услышит. Он поднялся и выбежал. Все молчали.

Потом Софи сказала:

— Фрэнсис, Колин ведь не говорил, что вы должны уехать отсюда, верно?

— Нет, не говорил.

— И я тоже не хочу, чтобы вы уезжали.

— Мы забываем об Эндрю. У него могут быть свои соображения насчет того, как поступить с этим домом.

Сильвия заметила:

— Тебе не стоит перетруждать себя, Софи. Ты же не собираешься играть до последнего?

Теперь, когда Софи не пылала восторгом от встречи, стало заметно, что она напряжена, бледна и явно переутомлена. Софи согнулась над своим животом.

— Ну… Я думала… но, возможно…

— Постарайся вести себя разумно, — сказала Фрэнсис, — плохо уже то, что…

— Что я так стара, о да, я знаю.

— Что ж, — сказала Сильвия, — пойду поищу Колина.

— Он сейчас работает, — ответила Софи. — И никому не позволяется мешать ему, когда он за работой.

— Ничего не поделаешь, потому что мне нужно с ним поговорить.

Когда Софи по пути из кухни проходила мимо Фрэнсис, то обняла ее быстрым движением и сказала:

— Не покидайте нас, Фрэнсис. Прошу вас. Я уверена, никто не хочет, чтобы вы уехали из этого дома.

Фрэнсис тоже вышла из кухни. Уильяма она нашла в его комнате, мальчик скорчился на кровати, как зверек, почуявший опасность. Он повторял вслух:

— Я не хочу уезжать. Я не хочу уезжать.

Фрэнсис положила руки ему на плечи и сказала:

— Не нужно плакать. Может, этого еще и не случится. Скорее всего, не случится.

— Тогда пообещай.

— Я не могу. Нельзя давать обещания, если ты не уверен.

— Но ты почти уверена, да, правда?

— Да. Думаю, да.

Фрэнсис подождала, пока Уильям собирал вещи для бассейна, и потом спросила:

— Мне кажется, что Маргарет не очень хочется оставаться здесь.

— Да. Она хочет жить с мамой. А я не хочу. Мэриел ненавидит меня, потому что я мужчина. Я хочу жить с тобой и с папой.

Фрэнсис пошла готовиться к репетиции, думая о том, что давно уже даже не вспоминала о своей мечте: о том, чтобы заиметь когда-нибудь свой собственный дом и жить в нем, ни от кого не завися. Деньги, которые она откладывала на его покупку, катастрофически таяли. Приличная сумма ушла на то, чтобы заплатить за курс психотерапии для Мэриел. Также она выплачивала Мэриел ежемесячное содержание. Руперт продал квартиру в Мэрилебоуне и две трети вырученного отдал бывшей жене. Руперт и Фрэнсис совместно платили арендную плату за проживание здесь, в этом доме — за себя обоих и двоих детей. Еще он оплачивал образование детей. Фрэнсис получала деньги за различные книги, памфлеты, переиздания, но когда сводила баланс, то оказывалось, что чуть ли не половина денег уходила Мэриел. В наше время многие женщины оказываются в подобной ситуации, когда им приходится содержать первую жену своего партнера.

Фрэнсис вошла в супружескую спальню, где стояло две кровати — одна, на которой она столько лет спала в одиночестве, и вторая, большая, ставшая эмоциональным центром ее жизни. Она села на свою стародевичью постель и посмотрела на пижаму Руперта, аккуратно сложенную на его подушке. Это была зеленовато-голубая пижама из поплина, серьезная такая пижама, но на ощупь нежная и шелковистая. Руперт при встрече, должно быть, производил впечатление прочности, силы, но стоило заметить деликатность его взгляда, его чуткие руки… Фрэнсис пересела на большую кровать со стороны Руперта и погладила пижаму.

Сожалела ли Фрэнсис, что сказала «да» Руперту, его детям, всей этой ситуации — не ее ситуации? Нет, никогда, ни на мгновение. Ей казалось, что уже на закате жизни она случайно вышла в сказочную долину, залитую солнечным светом — ей даже снились сны про это, и она знала, что эти сны — про Руперта. Они оба уже имели опыт семейной жизни, оба думали, что их глубоко неприятные партнеры передают суть брака в целом, но нашли счастье, которого не ожидали и в которое даже не верили. Оба вели активную жизнь вне семьи, он — в газете, она — в театре, оба знали сотни людей, но все это было внешнее, а то, что в центре, это их большая кровать, где все понятно и где не нужны слова. Фрэнсис пробуждалась и говорила себе, а потом и Руперту, что видела во сне счастье. Пусть смеются те, кто хочет, а таких людей немало, но есть на свете такая вещь, как счастье, и вот оно, и вот они, оба довольные, как коты на солнышке. Но два человека среднего возраста (так следует называть их по правилам хорошего тона) берегут свой секрет, зная, что, раскрытый, он съежится, иссохнет. И они не единственные, кто так себя ведет: идеология объявила их состояние невозможным, а раз так, то лучше молчать.

Вернуться в дом, который любил тебя, принял тебя, хранил тебя, в дом, который обнимал тебя, который ты натягивал на себя, как одеяло, и в который зарывался, как зарывается в щель маленькое испуганное животное… — только теперь это не твой дом, он принадлежит другим людям…

Сильвия поднималась по лестнице, и ее ноги узнавали каждую ступеньку, каждый поворот: здесь она замирала, прислушиваясь к шуму и смеху в кухне, думая, что никогда ее там не примут; здесь Эндрю нашел ее и отнес наверх, в постель, накрыл одеялом, дал из своего кармана конфету. Тут находилась ее комната, но сейчас она должна пройти мимо двери. Здесь была комната Эндрю, а тут — комната Колина. И вот Сильвия поднялась на верхний этаж — к Юлии — и не знала, в какую дверь на площадке стучать, но угадала верно, потому что голос Колина отозвался: «Войдите», и она оказалась в старой гостиной Юлии, где Колин сидел за… нет, это был не маленький столик Юлии, а большой, который заполнял собой всю стену. Было бы легче, если бы все вещи, когда-то принадлежавшие Юлии, исчезли, а на их месте появились бы новые, но вот Сильвия приметила стул Юлии и низкую скамеечку для ног… Комната одновременно и привечала ее, и отвергала. Колин выглядел нехорошо: заплывшее лицо, полная фигура — скоро он превратится в форменного толстяка, если не…