Книга Последнее лето - Елена Арсеньева

– Да всякий есть, ваше благородие! – У нарядного,в красной рубашке и блестящем картузе, квасника этого, надо сказать, все тутблагородия, без различия статуса и даже мужского или женского полу. Ну и что,никто не спорит, всем нравится! – А цена невелика: сладкий – на копейкукружка, кислый – на копейку две.

– Ну, наливай сладкого, что ли… – решаетсяпокупатель.

– Студеного? – уточняет квасник. – С ледника?Али за горло опасаетесь?

Если покупатель за горло не опасается, квасник вытащитзапотевшую бутылку из рундука со льдом. Если считает, что еще не столь жарко инадо бы поберечься, бутылка будет вынута из-под прилавка. Квасник берет штопор,ловко выкручивает пробку. Ледяной квас не стреляет, а теплый – ого, еще как! Даеще и пена белесо-рыжая, теплая так и лезет на прилавок!

Но вот бутылка открыта, прилавок начисто вытерт. Ополоснув введре кружку, квасник брякает ее на прилавок, переворачивает бутылку и льет,льет чайно-коричневый сладкий квас, вслушиваясь в сытое, приятное бульканье.

Подносит с улыбкой:

– Пену извольте сдуть, ваше благородие, чтобы вкус неиспортить!

У него уже есть постоянные прикупатели – двое или троеработяг, которые копают на углу улицы какую-то канавку: неспешно разбиваютщебенку, сидя на земле, медленно копают, изгваздав деревянный тротуар глиною;чистильщик сапог, пристроившийся уж совсем близко к площади, хоть раз в день,да бросит свои «Чистим-блестим!», чтобы напиться квасу. Еще разносчикизабредают со своими лотками, висящими на веревочных или кожаных ремнях на шее,или с корзинами на головах (под корзины подложен матерчатый, ватой набитый«бублик», чтобы стояла ловчее на макушке). Жители окрестных домов, конечно,тоже приходят, пьют… Забавно: у каждого жена умеет свой квас заводить, а кбудке все же идут. Чужое всегда вкуснее, это точно!

Подходит иногда к будочке и Поликарп Матвеевич Матрехин.Подходит, пьет кружку, потом другую… Потом вдруг начинает мелко хихикать:

– Ну и мошенник же ты! Ну и обманщик! Ну и шулер!

– Пошто срамите, ваше благородие? – коситсяквасник. – Почему это я шулер?

От обиды у него даже лицо бледнеет. А Матрехин хохочет:

– Конечно! Кто ж ты еще есть, с такой кружкой?! Ты нанее посмотри!

На первый взгляд кружка как кружка, однако присмотрисьвнимательней – и увидишь, что дно у нее жульнически-толстое, чуть ли не наполовину высоты.

Квасник опасливо косится на Матрехина, потом видит смех вего глазах и понимает, что этот веселый одноглазый старик его не выдаст. Ну чтож, теперь можно и самому улыбнуться:

– Да ну, кружка как кружка! Не нравится – приходи сосвоей, в домашнюю налью и спорить не стану. Еще и померимся, какаяпоместительней. Только ты меня попусту не срами, ваше благородие. Может, я,конечно, и мошенник, может, и обманщик, но не шулер, точно тебе говорю!

Матрехин веселится:

– Ну и ладно, хватает тут и без тебя шулеров. Нообманщик точно?

– Обманщик, как есть обманщик! – покорно киваеткартузом квасник…

* * *

Войди горничная минутой раньше, дело могло бы плохокончиться!

Лидия едва успела вскочить с постели и одернуть платье.Бориска, благодаря острому слуху которого они не были пойманы на местепреступления (ну да, ведь прелюбодеяние является преступлением), поддернулштаны, блеснул на Лидию жадными насмешливыми глазами и рванул балконную дверь.Она была неплотно прикрыта – Бориска всегда старался оставить путь дляотступления, и вот он уже на балконе, выходящем в густую, к самому домуподступившую рощу. Через мгновение он вскочил на перила, еще через мгновениеперескочил на старую раскидистую березу, повис на одной руке, махнул Лидиидругой – она только вздохнула, не то испуганно, не то восторженно, – иканул в сплетении ветвей. А она поспешно затворила балконную дверь и дажеуспела присесть к зеркалу, как заглянула горничная:

– Барыня, к вам господин… вот карточку прислали.

Лидия взглянула:

– Аверьянов? Игнатий Тихонович? Боже мой, проси вгостиную.

На голове у нее… Ладно, две минуты гость подождет.

– Маша, шпильки дай, я тут прилегла было отдохнуть…Растрепалась, видишь?

Что за неожиданный визит? К Никите? К ней? Не о прошлом липоговорить? Да ну, глупости, Аверьянов и не глядел на Лидусю тогда, в тедалекие годы. Все, как нанятые, пялились на Эвочку!

Надо вести себя естественней. Как бы там ни было, самогоопасного – про Бориску, про то, как Лидия дрожит, стонет и плачет от счастьярядом с ним, – не знает никто на свете.

– Здравствуйте, Игнатий Тихонович! – Лидия сбежалапо лестнице, пристально всматриваясь в лицо посетителя.

Ох ты, да он совсем больной, совсем… Похоже, не помогла емумосковская клиника.

– Я рада вас видеть, искренне рада. Наше знакомствопроизошло при таких ужасных обстоятельствах, но все же я его с удовольствиемвозобновлю. Вы, видимо, к Никите Ильичу? А его, к сожалению, нет, он водит позаводу представителей акционеров…

Она болтала, улыбалась, играла глазами… Ей было беспокойно.Нет, не только потому, что ее чуть не застали под любовником. Что-то еще было вглазах Аверьянова… Упрек, что ли?

Совесть у нее нечиста или кажется ей? Или не кажется? Илиэто тот упрек, который всякий умирающий вправе выказать тому, кто остаетсяжить…

– Нет, я к вам, Лидия Николаевна, – проговорилАверьянов. – Лично к вам… Простите, если обойдусь без необходимыхреверансов, а сразу перейду к делу. Времени у меня маловато, да… – Приэтом он взглянул на большие часы, стоявшие в углу гостиной, однако Лидия сразупоняла, что не о таком времени идет речь. Не просто о минутах или часах, а овремени жизни.

– Я слушаю вас, Игнатий Тихонович.

– Вы тогда в банке поняли, что я вас сразуузнал? – проговорил Аверьянов. Но Лидия, которой храбрости – или наглости,что иногда одно и то же – было не занимать, не покачнулась, не ахнула, непринялась испускать пошлые восклицания или задавать глупые, ненужные вопросы.Она только улыбнулась, прищурив глаза:

– Мне показалось, что узнали. Но ведь прошло стольколет… Да и тогда, раньше, помнится мне, виделись мы не часто.

– Что и говорить, – кивнул Аверьянов. – Нечасто! Хотя я-то готов был видеться с вами хоть каждый день.