Книга Содержанка - Кейт Фернивалл

— Я думала…

— Нет. Никаких больше писем.

— Ты хочешь больше денег? Если так, то…

Его голубые глаза презрительно скользнули по ее липу.

— Нет, конечно. Я просто не могу больше этим заниматься.

— Но почему?

— Не могу и все.

— Боишься попасть в тюрьму?

На этот вопрос он даже не стал отвечать. Они уже подошли вплотную к человеку с сигарой и пакетами. Эдик приподнялся на цыпочки, расслабил руки и приготовился.

— Я тебе сейчас помогу, если еще одно письмо отнесешь, — пообещала Лида.

— Да?

— Пошли.

Лида приблизилась к мужчине, начала обходить его с одной стороны, Эдик пошел с другой. Сделав вид, что торопится, она чуть задела бедром пакеты ничего не подозревающей жертвы, вздрогнула, споткнулась и машинально схватилась за него. Мужчина тут же заботливо ее подхватил. Она одарила его очаровательной улыбкой, поблагодарила и поспешила дальше. Когда Эдик догнал ее в ближайшем переулке, он едва сдерживал смех.

— Неплохо. Для девчонки.

— Ты и сам ничего. Для пацана. Что у тебя?

Он вытащил серебряный портсигар, инкрустированный диагональными полосами черного янтаря.

— Сойдет, я думаю, — небрежно обронил Эдик, но они оба понимали, что это вещь достаточно ценная. — А у тебя?

Она вытащила из кармана тугой бумажник из телячьей кожи. Выглядел он внушительно. Лида, не раскрывая, бросила его мальчику.

— Это мне?

— Я ведь обещала, — сказала она. — А теперь письмо.

На ее ладонь лег сложенный металлический квадратик. Лида протянула его Эдику.

— Нет. — Его болезненно-желтоватые щеки загорелись, из-за чего он стал казаться совсем маленьким.

— Да в чем дело, Эдик?.. — Ив эту секунду она поняла. Черт! Она должна была догадаться, что это случится. — Это воры в законе? Они велели тебе отказаться?

Он кивнул, зло и одновременно пристыжено.

Вдруг в голову ей пришла очередная догадка.

— Серуха! Где Серука?

Он отвернулся. Не хотел, чтобы она видела его лицо. Пальцы его пересчитывали рубли в бумажнике, но при упоминании имени щенка все тело его поникло, плечи страдальчески опустились.

— Они забрали Серуху? — воскликнула Лида. — Воры забрали собаку, чтобы заставить тебя слушаться?

Эдик засунул бумажник в свой безразмерный карман.

— Гады, — прошипел он.

— Гады, — эхом повторила Лида.

Но только она догадывалась, что это сделал Алексей. Это он навязывал ей свою волю единственным известным ему способом.

— Гады, — снова сказала она и стиснула ладонь мальчика. — Ну ничего, я верну ее тебе. Не волнуйся.

Эдик пнул ногой холмик колотого льда, который переливался на свету, источая тысячу маленьких мерцающих радуг.

— Если они с ней что-то сделают, я их всех убью.

Лида опустила металлический квадратик в карман, в котором тихонько тикали золотые часы мужчины с сигарой, и побежала по скользкому снегу.

— Куань!

Молодая китаянка сперва удивилась, потом занервничала. Она спускалась по широкой лестнице «Триумфаля» и не заметила тонкую фигуру в тени через дорогу. У Куань была привычка каждый день, перед тем как стемнеет, выходить на прогулку в расположенный напротив гостиницы парк. Она заколебалась.

— Куань! — снова позвала Лида.

Китаянка двинулась в ее сторону, и Лида была благодарна за то, что не пришлось преследовать ее на ступеньках гостиницы. Синее пальтишко и большая серая уродливая шапка с отделкой из стриженого кролика придавали Куань достаточно бесформенный вид. Такую точно не назовешь украшением делегации. Тем не менее ладони Лиды вспотели. В гладком лице китайской девушки было что-то настораживающее, что-то такое, отчего возникало желание держаться от нее подальше. Целеустремленность была впечатана в ее черты, несгибаемая воля ярко светилась в ее глазах. Наверняка Чан восхищался ею.

Куань сложила перед собой маленькие ладони и вежливо поклонилась. Лида пренебрегла любезностью.

— Куань, — тоном, граничащим с грубостью, произнесла она. — Вы не могли бы передать Чан Аньло, что моя тетя заболела и поэтому мне нужно уехать? — Эти условные слова должны были предупредить его, чтобы он не приходил на встречу.

Девушка окинула ее изучающим взглядом, ее черные глаза при этом остались совершенно равнодушными. Лида подумала, понимает ли она вообще по-русски.

— Так вы передадите?

— Да.

— Спасибо.

В вечернем полумраке они стояли рядом, и их тени слились в одну, пока Лида, пошевелившись, не разъединила их. Голые деревья, раскачивая на ветру ветками, тыкали в них костлявыми пальцами.

— Куань, почему ты выдала Чана советским службам? Это ведь ты рассказала им про комнату на улице Райкова, верно?

В черных глазах не проявилось никаких чувств.

— Я не знаю значения слова «выдала», — произнесла Куань по-русски.

— Так поступают с врагами, а не с друзьями.

— Товарищ Чан — мой друг.

— Тогда относись к нему, как к другу.

Пустые глаза внезапно ожили, казавшееся застывшим тело неожиданно легко пришло в движение, когда Куань резко развернулась к Лиде.

— Оставь его в покое, фаньцуй!

Лиде было знакомо это слово, она слышала его тысячи раз в Цзюньчоу. Оно означало «иностранный дьявол».

Но Куань еще не закончила.

— Тебе он не нужен, — сказала она. — Есть много русских мужчин, которых ты можешь взять вместо него. Бери себе своего советского чиновника с волосами лисьего цвета. Такого же, как у тебя. А Чан Аньло оставь в покое. — Она стояла так близко, что Лида могла различить, как легонько дрожит уголок ее глаза. — Верни его Китаю, — прошипела Куань.

Йене проснулся от острого чувства голода. Не в животе. Исходило оно откуда-то из мозга, ползло по извилинам, поглощая его. Он попытался вспомнить, что ему снилось, но ночные образы уже уплыли из памяти, оставив 'После себя лишь голод и аромат духов, который он ощущал явственнее, чем сырой запах подземной камеры.

Сегодня должно прийти очередное письмо.

Йене перекатился на живот, чтобы не видеть свет от мутной голой лампочки, которая висела под самым потолком и никогда не выключалась, и уткнулся лицом в грязную подушку, настолько тонкую, что через нее чувствовались перекладины кровати. Сегодня очередное письмо. От дочки.

Одно это слово — «дочка» — переменило его полностью. Изменило его мировосприятие и превратило его в нового человека. Ему теперь было несравненно тяжелее мириться с мыслью о том, что он уже сделал для проекта и чем продолжал заниматься. Он простонал в полушку. Ему захотелось посадить Лиду перед собой и все объяснить. Не суди строго, малышка. Человек одинокий, у которого нет никого и ничего в безграничном бесчеловечном мире, — это одно. Такой человек обрастает скорлупой, как орех, и через какое-то время его мягкое ядро начинает медленно сохнуть и в конце концов умирает. Но человек, у которого есть дочь, — это совсем другое.