Книга Ведьмин ключ - Глеб Пакулов

Лог прошел к топчану, бросил на него мешок с инструментом, сел. Моряк поджег от факела масляный светильник, подвешенный над столом, и ушел наверх.

Качка стала заметно сильней. Из-под топчана выкатился бронзовый шлем с нащечниками и высоким, загнутым вперед, гребнем. Лог поднял его, положил на тряпье.

Очень скоро мастеру стало не по себе. Его мутило, кружилась голова, и хотелось пить. Он поднялся на ноги. Теряя подошвами ныряющий настил, кое-как приблизился к столу, уперся в него руками и уронил на грудь тяжелую голову. Светильник раскачивался, вместе с ним со стены на стену металась громадная тень Лога. Внезапно чьи-то руки обняли его сзади, в нос ударил приторно-сладкий запах румян и ароматических масел. Лог не рванулся, не сбросил с груди рук. Будто сквозь туман, глядел на длинные пальцы, густо окольцованные золотом перстней.

– Опия, – не спросил, скорее подтвердил он догадку. Пальцы зашевелились. Голос гетеры толкнулся в спину:

– Мой, мой! Нас увезут далеко-далеко. Пришел, я ждала!

Она попыталась откачнуть его от стола и развернуть, но Лог еще крепче вцепился в края шершавых досок. Сквозь дурноту в сознании предстало лицо Опии, но новый приступ головокружения смыл его, оставив взамен тупую боль в висках. Ноги стали ватными, и мастеру стоило немалого труда удерживать на них свое большое тело. Заглянув сбоку ему в лицо, Опия поняла состояние. Поднырнув ему под мышку, оторвала от стола руку, перекинула себе на шею, развернула мастера и проводила к топчану.

Он лежал, длинный и широкий, разметав по тряпью волосы, прикрыв глаза больными голубоватыми веками. Гетере казалось, что это просвечивают его глаза. Она сидела рядом на топчане, ждала – не позовет ли, не скажет чего, не попросит? Но Лог не шевелился.

Опия склонилась над ним, поцеловала, сначала не попав, в бороду, потом в сухие губы, и прильнула к могучей груди, распласталась, как молящийся у жертвенника. Он замычал, крутнул головой. Опия откачнулась. Ореховые глаза ее блестели победной радостью, грудь дышала бурно и часто. Но когда мастер поднял тяжелые веки и остановил на ней обморочный взгляд, мало-помалу ставший удивленным, потом злым, гетера вскинулась с топчана, но не отошла от него, а как-то отодвинулась, будто проплыла по воздуху. Плащ ее мелькнул вверх по ступеням, и она пропала, словно видение.

На палубе у спуска в трюм ее поджидал капитан в красной феске.

– Закрой люк! – приказала гетера. – Человек этот пусть не выходит. Ему плохо.

Моряк опустил тяжелую крышку, надвинул на нее ящик с канатами.

– Темень какая! – сказал он. – Воровская ноченька!

Триера накренилась, покатилась с очередной волны. Новая встретила ее мягко, взгромоздила себе на горбушку, пронесла и перекинула на другую. Моряк обхватил Опию, прижал к себе. Свободной рукой мертво схватился за мачтовую растяжку. И вовремя: по палубе прокатился мощный поток волны, залил ноги.

– Вниз, женщина! – прокричал капитан. – Нас зацепил ураган. Доброе ли дело я делаю за твои хорошие деньги? Посейдон гневается!

На открытом невысоком мостике двое рулевых отчаянно ворочали тяжелым рулем. Привязанный к мачте факел освещал их голые по пояс, мокрые, тела. Рулевые плясали у рвущегося из рук штурвала.

Опия спустилась в гребное отделение. Качка никак не повлияла на нее. Только лицо стало натянутым, как у человека, напряженно ждущего чего-то. Намокшие волосы сосульками лежали на спине поверх плаща. Ее не удивило представшее зрелище. Спокойная, вся в своих думах, шла она длинным проходом, по сторонам которого по двое рабов в каждом ряду едва справлялись с одним веслом. Здесь слышалось звяканье цепей порядно скованных гребцов, стоны да скрип уключин. Надсмотрщик при появлении красавицы взмахнул длинным бичом, и конец его, просвистев над многими головами, точно нашел зазевавшегося. Опия даже не взглянула на усердствующего кнутобойца. Толкнула дверь в конце прохода и скрылась в носовом кубрике.

К полуночи над морем появилась луна, осияла неоглядные дали. Триера выбралась из лимана, и ветер внезапно стих. Его разбойный посвист в канатах и снастях оборвался, и они обессиленно провисли. Разогнанные волны еще долго горбатились вокруг корабля. Но теперь они не курчавились пеной, а смиренно покачивали на горбах лунные стеклины. Измученные рулевые отдыхали. Плеск весел стал мерным, не тем, когда гребцы, изнемогая, едва удерживали их в руках, выводя триеру встречь ветра в открытое море.

Головокружение прошло, и Лог ожил. Он оторвал от изголовья тяжелую голову, разлепил веки. Все так же горел светильник над столом, только теперь его не мотало, а едва покачивало. Мастер сел на топчане, спустил ноги на пол. Утвердившись в таком положении, он попробовал встать, но слабость не сразу оставила его. С трудом прошел к столу, повалился на скамью. Передохнул и начал подниматься вверх по лесенке, решив, что свежий ветер выдует остатки морской болезни. Толкнул крышку, она не подалась. Тогда он уперся в нее плечом, чуть приподнял. В щель увидел звездное небо и черную тень мачты. Лог крикнул. Никто не отозвался, не подошел. Держать люк стало невмоготу, что-то громоздкое давило на него. Крикнул еще. Тихо. Он опустил крышку, сел на ступеньку.

«Была Опия или мне привиделось? – думал Лог. – Не может же она сразу находиться и в городе, и здесь. Но… перстни! Они-то вот, перед глазами. Я их видел. И поцелуй!»

Он вскочил, стукнулся макушкой о люк.

– Здесь она, – решил, морщась от боли. – Что-то неладно. Передавала, что будет ждать в городе. В яме держат. Зачем?

Уперся горбушкой в люк, надавил до хруста в костях, и крышка откинулась. Ящик опрокинулся, из него змеями полезли просмоленные канаты. Рулевой в ужасе застыл на мостике, глядя на растрепанного колосса, что, пригнувшись и напружинив ноги, стоял на палубе, озирался зверем, и лунные волосы болтались на вздрагивающих плечах.

– Белый остров где? – хрипло спросил мастер.

Рулевой с испуга не ответил, а лишь молча указал за корму. Там, казалось, совсем близко лежала на освещенном море длинная и плоская черновина. Где-то там же, рядом, поблескивал тусклый огонек маяка.

– Поворачивай! – рявкнул Лог, и в два прыжка оказался на мостике. Рулевой скатился на палубу, бросился в средний трюм, грохоча деревянными башмаками по крутым ступеням. Лог крутнул руль, и триера стала медленно разворачиваться носом к острову. В это время на палубу выбежала встревоженная Опия. Следом поднялись двое рулевых и капитан в красной феске. Они остановились за спиной гетеры плечом к плечу, а она направилась к мостику. По пути наступила сандалией на край длинного плаща, оборвала серебряную фибулу. Пряжка, будто маленькая луна, долго катилась по палубе, сорвалась за борт и там погасла. Опия взошла на мостик, положила ладонь на рукоятку штурвала.

– Ты не оценил моего поступка, Лог, – укоризненно заговорила она, глядя на огонек маяка, теперь мигающий строго по носу триеры. – Я не сделала с тобой того, чего могла бы и чего от меня хотели. Зачем правишь к своему печальному, от которого я чуть было не увезла тебя. Боги свидетели! Я хотела стать рабой господина моего сердца! Еще не поздно. Направь судьбу свою в счастливую сторону, руль от нее в твоих руках. В Афинах ты станешь великим скульптором, и мастерство твое засияет достойно рядом с гением Поликлета! Я богата, и все отдаю тебе. Ничего не прошу взамен. Только быть рядом. Нет! Еще хоть лучик твоей славы пусть будет сиять мне, и с меня довольно станет его тепла.