Книга Золотая пыль (сборник) - Генри Мерримен

– Вы всегда были моим врагом, Изабелла.

– С какой стати? – спросила девушка.

– Полагаю, причина в завещании старого сквайра.

– Мне нет до него дела.

– Но если вы мне не враг, если не питаете ко мне ненависти – я со своей стороны не припомню ни единой нанесенной вам обиды, – то зачем тогда настраивали против меня Люсиль и побуждали Альфонса не доверять мне? Зачем поддерживали Дивера, которого знали как моего противника?

– Так вы приехали, чтобы предъявить мне эти обвинения? – ледяным тоном отозвалась Изабелла. – И выбрали время, когда можно застать меня одну, чтобы усилить эффект?

– Хочу предупредить, что знаю о неприязни, питаемой вами ко мне, и очень желаю узнать ее причину. Помните тот давнишний случай у калитки, ведущей отсюда к Дрейк-Спинни? Вы тогда в первый раз уложили прическу и одели длинное платье. Я был безмозглым ослом и не замечал разницы. Я толкнул вас, когда вы перебирались через калитку, и вы упали.

– Да, я помню.

– Вы ушиблись, плакали и твердили, что ненавидите меня. И я поверил, потому что никогда с тех пор не видел свою подругу прежней. Это случилось четырнадцать лет назад, в мой первый год в Кембридже. Вам тогда было восемнадцать.

– Да, – ледяным тоном проронила Изабелла. – Дата совершенно точная, и достаточно простой арифметической операции, чтобы понять – сейчас мне уже тридцать два. Перед вами женщина средних лет, волосы которой начинают подергиваться сединой! Тридцать два!

Я оказался слишком глуп или достаточно мудр, чтобы не кинуться уверять ее в обратном.

– Не знаю, почему вы обратились против меня тогда и оказались так злопамятны в отношении ребяческой выходки, – сказал я. – Мне казалось, что мы всегда будем добрыми друзьями, как прежде, и я представить не мог, что несколько заколок способны иметь такое значение.

Изабелла сидела, прижав к коленям неподвижные белые ладони, и смотрела в сторону калитки, ставшей причиной нашей давней ссоры. Лица ее я не видел.

– Мой отец совершил глупость, составляя завещание, от которого не могло последовать ничего, кроме бед, – продолжал я, твердо вознамерившись выговориться. – И я стал бы подлецом, принеся ваше счастье в жертву своей алчности. Или, вернее, попытался бы пойти на такое. Вы могли бы счесть своим долгом согласиться, попроси я вашей руки ради денег. Хотя никогда не скрывали своего мнения обо мне. Вы знаете все мои недостатки и беспощадны к ним более, чем кто-либо другой. Требовать от вас такой жертвы – поступок, достойный настоящего негодяя.

Девушка по-прежнему не шевелилась, дыхание ее снова сделалось размеренным.

– И вот я пришел поговорить, как старый друг со старым другом, как если бы мы были мужчинами.

– Но это не так, – ответила Изабелла с горьким смехом. Бог весть, что именно имела она в виду.

– Будучи поставлены перед необходимостью жениться против нашей воли, мы оказались в невыносимом положении. Я даже не думал никогда о вас в таком свете – о любви к вам то есть. Вы тоже давали понять, что, разумеется, не любите меня. Напротив…

– Разумеется, – эхом прозвучал ее насмешливо-усталый голос. – Напротив.

Я остановился и сидел, подбирая слова. Потом снова собрался с силами.

– В таком случае мы поняли друг друга, – произнес я, стараясь говорить непринужденно.

– Да, – отозвалась она. – Мы друг друга поняли.

Я встал, поскольку говорить было больше не о чем, но все же ощущал некую недосказанность, оставшуюся между нами.

– И мы снова друзья, Изабелла?

Я протянул руку, и после недолгого замешательства ее пальцы опустились на мою ладонь. Они казались ледяными.

– Да, полагаю, что так, – промолвила девушка, и губы ее дрожали.

Медленно, с какой-то неохотой зашагал я прочь. Путь мой лежал через калитку, где четырнадцать лет назад произошла глупая ошибка, и, взобравшись на нее, я обернулся. Изабелла сидела на скамейке боком, закрыв лицо ладонями и уткнувшись в спинку. Похоже, она плакала. Минуту или две я простоял в нерешительности. Потом, вспомнив, как неприятен ей, я медленно пошел к конюшням и разыскал свою лошадь.

Глава XXV

Снова в Париже

Le courage commence l,oeuvre et…[115]

Тем же вечером мы с Джоном Тернером покинули Хоптон. Я уезжал с тяжелым сердцем, как, впрочем, всегда, когда приходилось расставаться с Люсиль. Но нас ждала работа, а необходимость действовать – лучшее противоядие от печальных мыслей. К тому же дела наши непосредственно касались Люсиль. А как показывает опыт, мужчина, отдавший свое сердце, никогда не старается так, как служа женщине, которая его получила. Ни одно другое занятие не доставляет ему такой радости.

Прибыв в Лондон, мы отправились ночным поездом на Париж, пересекли Ла-Манш на пароходе, набитом французами, которые переждали тяжкий час своей родины подальше от ее берегов. Следующее утро застало нас в Париже. Джон Тернер смотрел в окно кэба. Воистину, не было в истории города, столь опустошенного и разрушенного.

– Чертовы дураки! Проклятые идиоты! – бормотал себе под нос мой спутник.

Мне кажется, каждая обгоревшая стена и каждый разбитый памятник образовывали жестокий рубец на его сердце.

Оставил Тернера в его апартаментах на Авеню д’Антан, я отправился в квартал Сен-Жермен. В мои планы входило вселиться в Отель де Клериси и подготовить его к возвращению дам. Консьерж, как выяснилось, был убит во время одной из вылазок, а его жена, наделенная быстрым умом своих соотечественниц, придумала способ спасти особняк. Как только была провозглашена Коммуна, она предложила сдать большую его часть под квартиры для офицеров Национальной гвардии.

Эти господа – один бравый капитан, как мне сказали, торговал в мирное время мясом для кошек, – вели себя как подобает военным, оставив на атласной обивке кресел отпечатки грязных сапог. У них имелась привычка кидать окурки и спички на ковер, они истыкали несколько картин и забрызгали стены винными пятнами, но забота о собственных удобствах заставила их воздержаться от нанесения дальнейшего вреда, а этот можно было исправить за несколько дней.

Консьержка сварила мне кофе, и пока я поглощал его, принесла телеграмму. «Сэндер сообщает, что нагнал Миста в Ницце. Дождитесь меня. Выезжаю дневным почтовым. Альфонс Жиро».

Весь день я потратил в интересах мадам, собирая слуг. Те рассеялись по городу за время войны и Коммуны, опасаясь, видимо, быть обвиненными в симпатиях к аристократам.

Вечером я встретил на Северном вокзале Альфонса Жиро. Тот петушился и щеголял палкой из британского дуба, которую заготовил, по его словам, для спины Миста.

– Вряд ли дойдет до того, что мы будем колошматить друг друга тросточками для ходьбы, – заметил я.