Книга Французский поход - Богдан Сушинский

— … О той самой Швеции, которая имеет давнюю историю дипломатических и иных государственных связей с Киевом, — ушел от прямого ответа Грек. — Разве не об этом свидетельствует вся история нормандского влияния на жизнь Киевской Руси?

— Как и влияния Руси — на жизнь страны викингов.

— У меня наладились очень доверительные отношения с королевой Швеции Кристиной, некоторыми ее министрами и шведскими послами. То есть занимаюсь я этим целеустремленно. Как, впрочем, и всем остальным, что согласуется с идеей, которой служу.

— Важно, что она у вас есть, эта идея, — отметил Хмельницкий, чувствуя, что Гяур умышленно отмалчивается, дабы дать ему возможность подольше пообщаться с Греком. — Я правильно понимаю, преподобный отец: многотрудный мессианский путь священника вас уже не прельщает; воином становиться вы тоже не собираетесь? Готовитесь быть дипломатом, послом, поскольку прельщает вас именно эта нива?

— Каждый из нас должен избрать свой собственный путь, предначертанный ему судьбой. Я избрал для себя этот.

— Похвально. Хотя… — пожал плечами Хмельницкий, — до сих пор мне казалось, что дипломат, посол — это не путь, не судьба. На какое-то время, в силу сложившихся обстоятельств, послами обычно становятся те, кто наиболее прославился в ратных или государственных делах. Только-то и всего.

— На какое-то время, в зависимости от тех же обстоятельств, которые вы имеете в виду, уважаемый полковник, воинами становятся тысячи людей, никогда ранее не стремившихся к ратной славе и, более того, ничего не смыслящих в ратном деле. Но ведь из этого не следует, что армия не должна основываться на опыте и мастерстве истинных воинов, которые считают себя воинами в пятом, шестом, десятом поколениях; чьи родовые воинские традиции составляют основу традиции войска любого государства.

Гяур взглянул на Хмельницкого и едва заметно улыбнулся. Князь вынужден был согласиться, что Даниил Грек абсолютно прав. Другое дело, что открытым подтверждением правоты будущего дипломата он лишь усугубил бы положение полковника.

— Согласен: ваш пример убеждает, — счел необходимым признать логичность суждений будущего дипломата Хмельницкий. — В диспутах нам с вами тягаться трудно.

— И потом, почему то, что я хочу посвятить свою жизнь дипломатии, удивляет вас, человека, которому именно талант дипломата спас в свое время жизнь?

— Не пойму, о чем вы, преподобный? — сухо спросил полковник. Он всегда остерегался людей, хорошо знавших его жизненный путь, а главное, интересующихся камнями и терниями, устилавшими эту «дорогу в грешное небытие».

— О той битве на Днестре, во время которой вы вместе с Яном Жолкевским сыном коронного гетмана Речи Посполитой Станислава Жолкевского, попали в плен к туркам.

— Стоит ли вспоминать об этом? Даже я пытаюсь как можно реже обращаться к тем дням.

— Но речь идет не о самом пленении. Нас интересует другое. Тогда произошел любопытный случай. В начале этой схватки коронный гетман послал вас в числе трех гонцов к главнокомандующему турецкими войсками Искандеру-паше с предложением предотвратить битву, уладив все спорные вопросы мирным путем. Однако Искандер-паша не снизошел до того, чтобы давать письменный ответ или вступать в переговоры. В этот раз он тоже остался верен себе: приказал отрубить двум гонцам головы и поднять их на копья у своего шатра. Было такое, меня верно информировали?

— Об этой расправе знают теперь многие, — развел руками полковник. — Такие факты грубого попрания вековых военных традиций скрывать не принято.

— А вот третьего посланника, то есть вас, человека, владеющего и турецким языком, и дипломатическим тактом, он пощадил — отправил к Жолкевскому сообщить о его, главнокомандующего, «дальновидном, угодном Аллаху» решении.

Гяуру показалось, что, услышав это, Хмельницкий вздрогнул — то ли удивленный осведомленностью Даниила Грека, то ли от воспоминания о тех кошмарных минутах, которые ему пришлось пережить тогда.

— Лично я давно постарался забыть об этом страшном посольстве к Искандеру-паше, — сурово произнес Хмельницкий. Напоминания о тех событиях были неприятны ему настолько, что он даже не выразил удивления по поводу того, каким образом, из каких источников византийцу Даниилу стали известны все эти подробности.

— Вряд ли стоит забывать о тех событиях в жизни, которые составили отдельную строчку в донесении Искандера-паши султану, а, следовательно, вошли в летопись Османской империи. В историю нашего века.

— Но вы сами заметили: Искандер-паша спас мне жизнь только потому, что я владел турецким. Просто со мной ему легче было говорить, о чем в донесении могло быть и не сказано. Мои дипломатические способности не играли при этом никакой роли.

— Теперь вы понимаете, почему я с таким старанием изучаю язык вашей Руси-Украины, — ответил Даниил Грек на украинском языке, с едва заметным акцентом.

52

Хмельницкий и Гяур снова, уже в который раз, переглянулись. Этот человек не переставал поражать их.

— Браво, господин Грек! — не удержался Гяур. — Прекрасный ход! Достойный настоящего дипломата. Будь вы в составе посольства к Искандеру-паше, вместо господина полковника, турецкий командующий просил бы вас стать его советником.

— Достаточно было бы того, что не отрубил бы голову.

— Нижайший поклон вам за то, что здесь, в Париже, дали возможность услышать украинскую речь, — сдержанно расчувствовался Хмельницкий. — Но зачем вам понадобился язык, которого даже в Украине многие образованные люди просто-напросто гнушаются? Достаточно знать польский, «панский», как у нас говорят.

— Как видите, он уже понадобился, чтобы зародить ваше расположение ко мне. А я ведь умею смотреть в будущее. Когда вы начнете свою большую войну с Речью Посполитой, господин Хмельницкий, то очень скоро поймете, что лучше вступать в союз, пусть не с очень могущественным, но дальним союзником, чем заручаться узами дружбы слишком близких и слишком могущественных южного и северо-восточного соседей. Причем настолько могущественных, что и Украине, и этим соседям трудно будет считать ваш военный союз равноправным. И вот тогда вы неминуемо обратите свои взоры к Швеции, от навязчивой опеки которой в нужное время всегда сможете избавиться.

— Но я не гетман. Не я определяю судьбу этой земли.

— Пока что не гетман, и судьбу пока что действительно определяете не вы, — невозмутимо согласился византиец. — Однако речь ведь идет о будущем.

«Он ведет себя, словно пророк», — подумалось Гяуру. Неужели всего лишь самоуверенно блефует?»

— … И вот тогда, — продолжил свою мысль Грек, — в Киеве, или на Запорожье, — в зависимости от того, где будет располагаться ваша ставка, — появлюсь я, ваш дипломат, посол при шведском дворе, священник Даниил Грек. И могу голову дать на отсечение, что более изворотливого и подготовленного дипломата, имеющего к тому же доступ к шведской правительнице, вы у себя в Украине, не владеющей опытом европейской дипломатии, не сыщете. Только, пожалуйста, не сочтите это за бахвальство.