Книга Гобелен - Фиона Макинтош

– Через несколько дней, когда пройдет казнь и потускнеют впечатления от нее, мы выйдем отсюда. – Из груди графа вырвался тяжкий вздох. – Лорд Дервентуотер так молод. Я, по крайней мере, успел пожить, познал счастье любви.

– Когда зачитывали приговор, лорд Дервентуотер держался молодцом.

– Это потому, что мужества у юного лорда больше, чем у всех нас, вместе взятых. Конечно, за исключением тебя, дорогая моя жена. Самое скверное, что Дервентуотер никогда не был ревностным католиком. Бедняга уступил требованиям жены и ее родичей, которые отличаются фанатизмом, если речь идет о вере. – Граф скривился. – Дервентуотера ждало блестящее, безоблачное будущее. Он примкнул к восстанию, в глубине души не считая его необходимым или перспективным.

– Знаешь, по пути в Лондон я познакомилась с другом лорда Дервентуотера.

– Неужели?

– Это Джулиус Саквилль. Лорд Саквилль, если точнее. Ты слышал о нем?

Уильям наморщил лоб.

– Да, слышал. Он сказочно богат; кажется, наши отцы были дружны. Если я правильно помню, Дервентуотер упоминал Саквилля. Надеялся встретиться с ним. Свидание запретили. Наверно, Саквилль был на оглашении приговора; впрочем, я не знаю его в лицо.

– Жаль, что и мне не представился случай встретиться с ним в Лондоне, – пробормотала Джейн больше для себя, чем для графа. – Полагаю, Саквилль ехал специально ради встречи с Дервентуотером. – Не желая больше говорить о Джулиусе, Джейн сменила тему. – А как попал в ряды восставших лорд Кенмур?

Уильяма, мужа Уинифред, легче легкого было отвлечь от мыслей о Саквилле.

– Кенмуру далеко за сорок; он – один из заговорщиков, разрабатывал план с вторжением французской армии. Он был нашим связным с королевским двором в Сен-Жермен-ан-Ле.

– Иными словами, его роль в восстании значительна и он за это поплатится?

– Я не считаю, что хоть один восставший должен подвергнуться наказанию! Впрочем, Кенмур сам выбрал свою судьбу. Хотел участвовать в свержении английского монарха, собирался впустить в страну французов. А Дервентуотер в известном смысле невиновен. Он даже в битве казался почти ребенком.

– У Кенмура есть семья?

– О да. Его трагедия в том, что, не имея опыта ведения военных действий, он взялся командовать войском. Поражение было неизбежно. У Кенмура осталась жена, с которой он прожил всего пять лет, и четверо детишек – три сына и дочь. – Уильям снова вздохнул. – Ах, если бы только я мог…

– Не нагнетай, Уильям, – велела Джейн. – Мне даже неизвестно, где размещены остальные узники.

– Наверно, жены просто недостаточно их любят, – произнес граф, пытаясь разрядить атмосферу, ибо тоска сгущалась вокруг них. – Ляжем спать, дорогая моя Уини. Дай я обниму тебя, чтобы удостовериться – это все не сон, а явь.

Они легли, не раздеваясь, на узкую койку, прижались друг к другу, нашли удобную для обоих позу. Впрочем, такую позу находят все влюбленные. Даже вонь вареной капусты, разносившаяся по каморкам доходного дома, не могла испортить настроение Уинифред и Уильяма. Еще бы – ведь граф избегнул меча! Несколько минут супруги лежали тихо, наконец граф рискнул заметить своим глубоким голосом:

– Уин, любовь моя, я даже не представлял, что тебе известны такие колоритные выражения!

Граф имел в виду сцену с пощечиной.

Койка затряслась от их общего хихиканья. Интересно, думала Джейн, сможет ли Уинифред когда-нибудь загладить впечатление от слов «твою мать»?

Через несколько минут Джейн поняла, что Уинифред погрузилась в глубокий сон. Она радовалась тишине, трепетала, слушая ровное дыхание красавца графа рядом с собой и ощущая прикосновение его сильного, мускулистого тела, обвившего «хозяйку». Джейн представляла, как будет нежиться в объятиях своего Уилла. К ее досаде, в мечты постоянно вторгался образ Джулиуса Саквилля. Это мускулистый Саквилль обнимал Джейн, это он грел ей спину в постели. Джейн разозлилась и, преисполненная чувством вины, отпустила сознание, скользнула в сон Уинифред.

* * *

Уильям Максвелл, граф Нитсдейл, проснулся резко. Причиной был звон погребального колокола – и странный сон. Графу снилось, будто он тонет или уже утонул. Он лежал на дне реки, а может, моря, видел солнечный свет, преломленный толщей воды. Графа окружала тьма, но тем отчаяннее он искал выход к свету, наверх. Подробности забылись сразу, граф не помнил, действительно ли к нему с небес протянулась рука, действительно ли некто велел ему за эту руку ухватиться. Все расплылось, разум был как в тумане. Наверно, граф принял-таки помощь, ведь недаром же он с нездешней силой вдруг устремился вверх, взломал телом зеркальную поверхность воды. Фоном для всех действий служил странный звук, этакий надсадный, пронзительный писк на одной ноте. Ничего подобного граф прежде не слышал и потому не мог понять, откуда доносится звук и кто или что его издает.

Внезапно глаза его открылись в ужасе, легкие возопили о глотке свежего воздуха. Граф повернулся на бок и с облегчением увидел спящую жену. Дорогая Уинифред! Сон улетучивался, рассеивался, как щупальца тумана под утренним солнцем. Явственно слышался погребальный звон.

* * *

Не сбавляя шага, он взглянул на часы. Биг-Бен, словно услыхав его мысли, отозвался полновесным ударом. Время выправилось; впрочем, Робин в этом и не сомневался. Ресторанное окно, мимо которого проходил Робин, отразило отнюдь не щуплого человечка в дизайнерском полосатом шарфе. Оно отразило женщину из иной эпохи, прачку-поденщицу. Женщина улыбнулась Робину. Часы на Биг-Бене пробили еще раз, и Робин понял: оба Уильяма Максвелла очнулись.

* * *

С последним ударом Биг-Бена вынырнул на поверхность сознания Уилл Максвелл. Сначала он подумал, это колокол вызванивает свою погребальную песнь. Уилл протянул руку – казалось, его тащат сквозь толщу воды, – стал шарить по одеялу. Что это было? Что он искал? «Колокол звонит по мне», – мелькнуло в мыслях Уилла. В следующий миг он окончательно очнулся. Впрочем, сразу открывать глаза было страшно. Слишком много информации обрушилось на него. Звук, который он принял за похоронный колокольный звон, оказался писком медицинского аппарата! Вокруг говорили приглушенными голосами; суетились возле койки, на которой лежал Уилл; к слову, койка была очень неудобная. Слева падал свет – тусклый, подобный голосам собравшихся. И вдруг голоса смолки совсем, люди отступили прочь.

Одновременно с ними отступила и отвратительнейшая мысль. Уильяму казалось, он прошептал имя – Уинифред. Но и оно сгинуло, вытесненное звучным голосом:

– Он возвращается! Привет, красавчик!

Уилл Максвелл открыл глаза и увидел незнакомое лицо.

– Привет, Уилл. Меня зовут Эллен, я медсестра. С возвращением! Твои родители тоже здесь.

Прехорошенькое личико медсестры с великолепной белозубой улыбкой скрылось. Над Уиллом склонилось другое лицо – знакомое до мельчайших деталей.

– Здравствуй, сынок!