Книга Украли солнце - Татьяна Успенская

— Ну что ты будешь есть?

— Я думаю, нам пора выпить, — сказал Будимиров. И тут же бутылка с вином покорно наклонилась над рюмкой, а Джулиан уставился на неё: сама подскочила, сама наклонилась! Протянул руку и нащупал на ней пальцы. Он вскрикнул.

— Успокойся, мальчик. Да, слуги! Не знаю, как тебя, меня вид чужих людей крайне раздражает, — говорит Будимиров. — Портит аппетит. Я привык к удобствам.

— А они нас видят? — спросил заикаясь.

— Видят.

— А разве вас не раздражает, что они видят вас и слышат то, что вы говорите?

— Они ничего не слышат, — сказал холодно Будимиров. — Им надеваются специальные шлемы, чтобы не слышали.

— А как же они выполняют приказы?

Снова Будимиров покровительственно усмехнулся. «И чего он всё время усмехается?» — раздражённо подумал Джулиан.

— Нужно разлить вино, дотрагиваюсь до этой, — Будимиров показал ему фишки, лежащие под рукой. — Нужно рыбу, до этой. Сигнал идёт под шлем. Привыкай, мальчик. Человек должен жить удобно. Удобства сильно облегчают жизнь.

Что-то неприятное шевельнулось в душе: ведь тот, в шлеме, тоже человек, не робот же! Но Геля коснулась душистой ладонью его щеки, и мысль исчезла.

— Выпьем! — повторил Будимиров.

— Я не пью. Я хочу жить долго и быть здоровым. Я берегу здоровье. — Он сам удивился, почему вдруг чужому человеку открыл свои тайные мысли?

А Будимиров посмотрел на него очень серьёзно.

— Как я уже сообщил, я тоже берегу своё здоровье. Это довольно важная деталь в твоей биографии, сильно поможет мне. Твоё здоровье только улучшится. В бутылях эликсир жизни. Он очищает кровь, прибавляет мужскую силу. — Будимиров подмигнул ему. — Ты пока молод. Но и в молодости, когда устаёшь, нужно помочь организму! Вот и давай укрепляй свои способности. Я слышал, ты парень не промах, понимаешь толк в жизни. Ну, об этом потом. Сначала выпьем за твой талант и твою будущую славу. Я обещаю тебе славу. Я обещаю тебе всё, чего только не пожелает твоя душа.

По телу разлилось наслаждение.

— Повторим?!

Всё нравится ему в Будимирове. Ум в глазах, просторный лоб. Даже чуть обвисшие щёки не портят его.

Ясна и легка голова, зорко зрение, отпечатывает каждое движение, каждый взгляд присутствующих, почему же ему кажется, что он спит и присутствующие снятся?! Они едят. И он ест. А потом сидит в глубоком кресле. А в другом конце зала Геля и Будимиров. Но это почему-то сейчас его не беспокоит, он покачивается на волнах, в музыке, перед глазами порхают птицы.

И вдруг возле него оказывается… его дядька. Смутно помнит, когда-то, много веков назад, был у него дядька. Имя его знает: Григорий, Гиша. Как нужен был ему дядька в то время! Встревоженный памятью, рванулся вскочить, произнести «Гиша», но тот взглядом остановил, сел рядом.

— Здравствуй, — шепчет ему в ухо Григорий, влажный шёпот щекочет ухо. Значит, в самом деле, Григорий тут есть? — Слушай, сынок: ты — сын графа и внук графа. Выдай улыбку. Видишь, я изо всех сил стараюсь изобразить веселье. Будимиров хочет использовать тебя… Мама верит: ты выстоишь!

Он грезит с открытыми глазами! Пытается пробиться к тому, что слышит, но сквозь плавное кружение предметов и людей не может. Снится ему дядька с его словами. Вон Геля с Будимировым, вон сласти и вина. Теперь это его жизнь. А при чём тут дядька? Упоминание о матери вызвало неловкость. Была мать. Сквозь туман: синие жилы на руках, равнодушный голос: «Всё отняли!» А может, тоже приснилась?

— Кто — графский сын и внук? — спрашивает, чтобы удостовериться: Григорий снится!

— Ты, сынок!

Галиматья какая-то!

Лысина как зеркало — лампочки потолка отражает, и кажется: на голове у дядьки горит бесчисленное число лампочек. Будимиров, Геля, сановники улыбаются. Им нравится, что Григорий мучает его? Или свои разговоры ведут?

Возникает ощущение опасности. Откуда-то он знает: всех графов расстреляли. По приказу… Будимирова? И если он — графский сын… И если Будимиров узнает об этом… Липкая испарина. Произнеси дядька хоть слово громко, и Будимиров перестанет улыбаться, к стенке его поставит.

— А я, сынок, никого не мучил, всем давал жить.

Шёпот Григория заглушает музыку. Звучат подробности, которых во сне не бывает: приметы быта в Братскую войну, имена односельчан, разговоры с родителями мамы.

— Знаешь, где спрятал твоих родителей, когда Будимиров уничтожил маминых? Рядом с будимировской матерью! Только мама отождествляла её с Будимировым. Сколько раз мы с сестрой говорили ей: Марта — человек особый, сама жертва. Не слушала. Марта хотела помочь с вами, мама не разрешила. От одиночества и стыда перед людьми Марта и легла умирать.

Джулиан совсем ослабел. Скажи Григорий хоть слово громко, и пропала жизнь! К языку подбегают сладкие, подобострастные слова «В самом деле, Гиша, про тебя никто плохо не говорил, только хватит теребить прошлое, не хочу ничего знать», а с языка не срываются, одеревенел язык.

— Он, сынок, через тебя хочет узнать имена людей, ты уж, пожалуйста, будь поосторожнее! Один раз я сплоховал, сынок, признаюсь: не успел твоего отца спасти. Убили его в спину, сынок. Тоже проделки будимировских людей! Не верь, сынок, ему. А мама твоя фактически умерла вместе с Игнатом! — Григорий тяжело вздохнул.

— Говоря всё это на виду у Будимирова, чего хочешь? Чтобы меня расстреляли? — дрожащим голосом спросил Джулиан.

Лампочки на голове Григория сияют, глаза — Магины. Много времени промолчал, сказал наконец:

— Предупредить тебя решил, чтобы не попался! А ему, — Григорий кивнул в сторону Будимирова, — скажу: уговаривал тебя служить ему! Может, хочешь, упрошу маму сюда вызвать? Увидев тебя, может, она оживёт?! А следом за ней и я. Не бойся, я не предам тебя!

Им поднесли вино. Он послушно выпил. И сразу пропали стол с яствами. И люди пропали. Его качает колыбель-люлька, он в самом деле спит.

А проснулся в зале под куполом. Свет — отовсюду. Кресла принимают форму тела. В креслах — люди. Он растёкся по креслу. Чем-то его опоили. Он опять засыпает. Ему снится, или жужжат пчёлы? Сладкие запахи незнакомых растений щекочут ноздри. Вокруг альпийские луга. Крупные цветы распускаются прямо на глазах. Необыкновенны расцветки, формы.

— Особой породы козы пасутся на этих высокогорных лугах, — низкий женский голос. И тут же дыхание и запахи коз тёплыми облачками касаются его лица. Протяни руки и погладь мягкую шёрстку. Доверчиво подлетают птицы. — Тут живут особые виды птиц и овец, такие не встречаются больше нигде! — Голос рассказывает, как выводятся, какую пользу приносят.

Пропадают луга. Над залом — ночное небо, крупные звёзды. Холод вечности.

— Земля погибнет в огне ядерной реакции из-за глупости и невежества людей, — тонкий мальчишеский голос. — Спастись удастся немногим. Эти немногие переселятся на другие планеты. Но и гибель Земли не образумит их, войны перенесутся в космос. — Межпланетные корабли плывут навстречу друг другу, плюются огнём, взрываясь, вспыхивают яркими цветами, рассыпаются в искры. Долго ещё искры светятся во мраке. — Если хотите жить, — на высокой ноте голос мальчишки, — забудьте о ядерной энергии. Не думайте, что её открыла лишь наша цивилизация. О расщеплении ядра знали и две тысячи лет назад, но тогда правители были умные: запретили и уничтожили все расчёты, убили учёных, открывших тайны той энергии, забвению предали великое открытие ради того, чтобы жила Земля. — Ледяная вечность умерщвляет клетку за клеткой. — Жить хотят все, — говорит мальчик. — Да будет жизнь!