Книга Танец для двоих - Виктория Клейтон

— Но мы ведь не одиноки! Люди способны дарить утешение друг другу.

— Да, ты права. Мы, несчастные создания, способны утешить друг друга. Но для этого требуется не только великодушие, но и энтузиазм, в который я не верю. Ты, я вижу, продолжаешь верить. У тебя есть сила и способность облегчить боль. У тебя есть молодость, красота и любовь к жизни…

— Я хотела бы… — произнесла я и умолкла, потому что не могла подобрать нужных слов. Я взяла руку Дэниела и поднесла к своим губам. Мое сердце выпрыгивало из груди.

— Что бы ты хотела, meine Liebste[77]? — Дэниел взглянул на меня. Над его головой горели звезды. Я не ответила. Дэниел наклонился и нежно поцеловал меня в лоб. Я подняла голову, Дэниел обнял меня, его губы прижались к моим. Звезды плыли над нами, но мы надолго забыли о них.

Глава 26

Поезд тронулся со станции Св. Панкрас и двинулся в сторону мрачных предместий Северного Лондона. В колее между рельсами желтели цветы одуванчиков. Над ними порхали белокрылые бабочки. Я смотрела в окно на пробегающие сады, самодельные деревянные сараи, черные кучи угля, детские коляски, грядки капусты и размышляла о людях, которые здесь живут. В одном саду голые дети играли с водным шлангом. Они брызгались водой, громко визжали и были абсолютно счастливы. В другом женщина развешивала на веревке белье. Она самоотверженно сражалась с прищепками и непослушными простынями. Простыни развевались на ветру, складываясь в невообразимые геометрические фигуры. Я вспомнила знаменитую картину Матисса «Улитка», которая представляла собой аппликацию из ярких, раскрашенных гуашью клочков бумаги. Казалось, что картина выполнена ребенком. Джулиан предупреждал меня об опасности стать seicento[78]-наркоманом.

— Это совершенно другой взгляд на красоту. Матисс стремился показать цвет как легкий поток, который струится в пространстве. Он раскрыл значение формы. Его стремление к самовыражению трансформировало обычный лист раскрашенной бумаги в объект с собственным удельным весом.

Было еще очень много такого, что я поняла лишь частично, много такого, о чем я позабыла. Мне еще столько всего нужно было выучить, я была так невежественна. Две женщины, сидевшие напротив, вели оживленный разговор о том, стоило ли позволить принцессе Маргарет выйти замуж за Питера Таунсенда. Они чрезвычайно разнервничались по этому поводу. Обе были согласны, что подобный брак опозорил бы королевскую фамилию.

Я открыла книгу, которую прихватила в поезд. Книга называлась «Школа Фонтенбло»[79]. Мне тяжело было сосредоточиться на чтении. Мысли постоянно возвращались к тому, что произошло между мной и Дэниелом четыре дня назад.

Тогда, на крыше, под светом звезд Дэниел прекратил целовать меня, обнял и очень долго держал, прижав к себе. Я слышала его тяжелое дыхание — хриплые звуки, которые вырывались из груди. Вдруг он сказал: «Иди в постель, Виола! Не спорь со мной, иди!»

Я послушалась. Мне было непонятно, чего ждать дальше. Я лежала в постели, освещенная светом фонарей, и терялась в догадках: придет ко мне Дэниел или нет; будет ли он одет в халат или появится обнаженным; буду ли я рада его появлению. Я была почти уверена, что обрадуюсь. Мысли заставляли меня краснеть, сердце учащенно билось. Я любила Дэниела и немного боялась. Я боялась его совсем не так, как боялась жестокого Пирса. Мне было известно, что Дэниел скорее отрубит себе руку, чем причинит малейший вред живому существу. «Так чего же я боюсь?» Незаметно ко мне подкрался сон. Я задремала, так и не найдя ответа.

Наутро, когда я проснулась, воспоминания о вчерашней ночи немедленно нахлынули на меня. Дэниел так и не пришел. Я посмотрела на часы, которые стояли на ночном столике рядом с кроватью. Было около восьми. Должна ли я немедленно бежать в гостиную, где он обычно сидит по утрам? Должна ли я спросить, почему он не пришел? Я не знала, что делать, как поступить. Слова Тиффани о том, что всегда следует быть уверенной в себе и откровенной с любовником, пришли мне в голову. Я же нервничала в присутствии Дэниела, словно он был Великим Моголом, а я по неосторожности наступила ему на ногу. К тому же он не был моим любовником. За дверью раздался шорох. Только Жозефина скреблась в дверь так осторожно. Я встала, накинула на себя халат и подошла к двери. На полу лежал бумажный конверт. Жозефина пыталась вытянуть его через дверную щель. Я впустила Жозефину в комнату и подняла конверт.

«Дорогая девочка.

Ты разгадала мой секрет. Я был глупцом, пытаясь скрыть его от тебя. Господи, какими безумцами могут быть твои творения! Очень долго — с первого дня нашего знакомства — я жаждал сделать тебя своей. Вчера, когда ты поцеловала меня, я на минуту разрешил себе поверить, что наши желания совпадают. Но я не могу дольше обманывать себя. Лишения, которые мне пришлось испытать в юности, не позволяют мне быть нечестным.

Ты не любишь меня так, как я люблю тебя. Мы не подходим друг другу. Я достаточно стар, чтобы быть твоим отцом, кроме того, я измучен жизнью. Мне уже не вернуть былую Мру, уверенность в успехе, жизнерадостность. Я потерял все это навсегда. Моя голова полна мрачных мыслей. Было бы несправедливо затягивать твою прекрасную юную душу в эту трясину отчаяния. Ты наверняка скажешь — проверь, насколько хорошо я узнал тебя, — что во имя любви готова разделить мои страдания. (Дэниел был прав. Когда я прочитала эти строки, именно эти слова пришли мне в голову.)

Твои чувства ко мне представляют собой смесь любви и жалости. Твои чувства прекрасны! Но они не являются основанием для того, чтобы мы могли жить вместе как муж и жена. А я слишком старомоден, слишком серьезен, чтобы позволить себе жить с женщиной на других условиях. Для того чтобы наслаждаться длительным счастьем, каждый из нас должен находить в любимом частицу себя. В основе дружбы и любви лежит эгоизм. Это спрятано в глубинах нашего подсознания и не подвергается сомнению. В тебе я увидел свою неиспорченную юность, свою тягу к знаниям.

Но ты, что ты можешь увидеть во мне? Что во мне есть такого, что знакомо тебе? Должен сказать — ничего! Возраст и национальность сами по себе не могут быть непреодолимыми препятствиями, но, помноженные на огромную разницу в жизненном опыте, таковыми становятся. Наши вкусы совпадают во многом, и мы многому можем научить друг друга. Но твое сердце никогда не будет выскакивать из груди при моем появлении. Ты будешь чувствовать волнение, нежность, осмелюсь предположить, даже некоторое восхищение, свойственное юности при виде пожилого человека, который держит себя в неплохой форме и еще не превратился в развалину. Конечно, огромное количество браков основываются именно на этих чувствах, не принося особого вреда супругам, но для тебя я желал бы большего. Мне хотелось бы, чтобы ты отдала свое сердце и разум, не задумываясь ни о чем другом. Я хотел бы, чтобы ты нашла того, кто станет тебе достойным спутником на всю жизнь. Ты не имеешь права разбазаривать светлые годы юности на мишуру. Ты обязательно узнаешь свою настоящую любовь, как только увидишь Его. И тогда ты вспомнишь мои слова с благодарностью.