Книга Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 7 - Алан Дин Фостер

в себе, его невнятный крик вызывал конвульсивные содрогания звёзд через его внутренности. Он распространялся по вечно умирающему и возрождающемуся космосу абсолютной незначительности, его глаза сверкали сверхновыми звездами, его когти — далёкими звёздными скоплениями, всё ещё не рождёнными в бездне все-времени. Умирая, он начал падать в яму собственного самосознания, и часть его ощущала каждую микросекунду жизни в каждой амёбе и в каждом насекомом на микроскопической планете, называемой Землей теми идиотскими существами, что являлись на ней лидирующей расой. Та Его часть, которая всё ещё была сущностью Герберта Рамона, ощущала двойственность жизни и смерти в каждой форме на этой планете и укрепляла одну часть равновесия. Что-то начало свой собственный раковый рост внутри Него, и Он был неспособен бороться с пришельцем. Он питался новым существом, которое продолжало расти по мере того, как умирал Сайега, а на Земле умирали насекомые, животные пребывали в бешенстве, а люди бесновались и без причины убивали друг друга, или просто тихо сходили с ума в течение веков. Поэт-алкоголик и самоубийца по имени Эдгар Аллан По, который, по-видимому, вернулся к здравому смыслу, был найден бредящим в канаве, и умер в больнице, произнося слова на невнятном языке. Малозначительный автор устаревших историй по имени Говард Филлипс Лавкрафт помещал проницательные озарения ужаса в свои рассказы, маскируя своё второе зрение под фантастику. У европейского автора «сверхъестественных историй» в начале многообещающей карьеры были такие ужасные видения и кошмары, что он начал пить и, в конце концов, выбросился из окна своей квартиры на шестом этаже.[15]

И всё это время та часть Сайеги, которая когда-то называлась Гербертом Рамоном, росла, в то время как другие её части умирали и поглощались ради равновесия Всего. Это равновесие менялось, приспосабливалось, как оно делало всё время, без необходимости сознательной мысли или разума, и Тьма Сайеги сжималась, пока не достигла равновесия. Звёзды струились из Его тела, и Он продолжал бессмысленно кричать, когда они достигли барьера тёмных врат. Он всё ещё кричал, когда Врата Тьмы сомкнулись над Ним, когда не-время распространилось подобно раковой опухоли по его телу, меняя Его по мере того, как обращение шло быстрее, чем Его рост, и по мере того, как время сжималось, а затем возвращалось, чтобы восстановить драгоценное равновесие Всего. Один день… два дня… неделя… То, что когда-то было Гербертом Рамоном, вернулось в своё тело где-то на маленькой незначительной планете, где когда-то стоял отвратительный Тёмный Холм, а под этим холмом с его многомерным храмом располагался огромный склеп, запечатанный тёмными вратами, где когда-то некто спал и ждал столетиями, а теперь он выжидает снова.

И как только Герберт Рамон вернулся в своё тело матери/отца, его собственное тело приспосабливалось к этому новому состоянию, возвращаясь сквозь время, к Тёмному Холму, где когда-то возвышался Сайега, но этого больше не было в не-времени, и то, что когда-то происходило, стало возможным в настоящем.

Равновесие было восстановлено, оно всегда существовало и всегда будет существовать во Всём, саморазрушительном и самосозидающем, в Древних и Старших Богах, в добре и зле, ангелах и демонах. Оно было чем-то меньшим, чем всё это, и чем-то большим, и каждый являлся маленьким осколком сущности, которая была Сайегой и Гербертом Рамоном, Узником и Стражем, Тюрьмой и Вратами, Прошлым и Настоящим, Нерождённым и Тем, Кто Никогда Не Появится в Будущем. И никто из них не являлся по-настоящему мёртвым или по-настоящему живым, и никто никогда не был полностью живым в реальности, которая возрождалась к прошлому настоящему.

Эпилог: Страж

В этой изолированной долине есть небольшая железнодорожная станция, так что вы можете добраться до неё на поезде, но саму долину вы можете пересечь только на автомобиле. И может быть, когда вы найдете эту долину и пробудете там достаточно долго, вы встретитесь с вежливыми, но отсталыми людьми и разговорите их в вечерние часы в местном пабе, они поведают вам странную историю. Паб держит француз по имени Жюльен-Шарль, но он так долго прожил там, после того как стал хозяином заведения, что его называют просто Иоганн. Он также является владельцем единственного отеля, которым может похвастаться деревня Фрайхаусгартен, и, возможно, если вы заговорите с ним по-французски, он вас не поймёт. У него есть странный шрам на шее, и если вы спросите его, откуда тот взялся, француз улыбнётся, и вы заметите странную пустоту в его глазах, как будто он пытается вспомнить что-то, о чём ему не следует забывать, но не может вспомнить. Потом он пошутит, что кто-то однажды пытался перерезать ему горло, но потерпел неудачу, и все будут смеяться и забудут об этом. Он или они не скажут вам, что он не помнит, как получил этот шрам. Повторные вопросы также не дадут никакого объяснения некоторым странным событиям, которые на самом деле никогда не происходили. Случилось ли на самом деле то, о чём никто не помнит? Все дома в Фрайхаусгартене целы, как и Тёмный Холм, Дункельхюгель. Вы можете открыть всё это для себя, если будете искать долину и преодолеете барьер, который является только барьером ума.

Ах, да, если вы спросите их, они с радостью расскажут вам о том дне, когда к ним явился незнакомец, потому что они помнят его. Этот человек сошёл с поезда в очень жаркий летний день. Он остался там и смотрел, как уходит поезд. Затем он взял носовой платок и вытер лицо, затем наклонился, чтобы поднять свои дорожные сумки. Может быть, если вам удастся напоить кого-нибудь из жителей деревни, он расскажет вам то, что все они знают, но не могут выразить словами — самое странное головокружительное чувство, которое они когда-либо испытывали — все они в одно и то же мгновение, которое они позже сравнивали по своим часам, ощутили остановку движения, окаменение, как будто одна секунда застыла на месте во времени. Некоторые почувствовали себя плохо сразу после этого, но никто из них не может сказать вам, каково это, когда что-то из вашего собственного ума и тела внезапно становится чужим.

Во всяком случае, ощущение длилось всего секунду или меньше, и все они винят в этом жару. Но человек, приехавший на станцию, не поднял свой багаж. Он замер, а потом простоял так больше получаса, не делая ни малейшего движения. Затем к нему подошёл носильщик и позднее он рассказал об одной странности: похоже, одежда незнакомца была ему не по размеру — слишком велика. Затем носильщик увидел лицо приезжего и закричал, когда тот