Книга Закон - тайга - Эльмира Нетесова

Эти кенты облажались у нас. А потому брать их в свою код- лу иль нет и на каких условиях — пусть решит сход. Я бы, как бугор, размазал всех до одного, но пусть трехнут свое слово кенты, — умолк Филин.

Поднявшийся с моря ветер трепал языки пламени костра, выхватывая из темноты лохматую голову, сверкавшую монетой лысину, хмурое лицо.

— Дозвольте мне, кенты, — откашлялся Угорь пересохшим горлом. И, заметив легкий кивок бугра, продолжил: — То верняк, ежели не приклеимся к вам — кинут нас в зону. Легавый о том ботал и список в нюх совал. Мол, готово! Не все кайфово склеилось у нас. Помахались малость. У нас двое кентов и нынче в палатке канают. Ребра им посчитали сапогами иль еще чего, только двигаться не могут. Окалечены до гроба. Даже срамное в исподнее делают. Конечно, не мы их так уделали. Есть урон и у вас. Но зачем квитаться говном? Ну, раздухарились малость. Пора и обнюхаться. Мы ж законники, каста. Как врозь дышать станем? Нельзя без пахоты? Лады, согласны пахать. Хоть сами, хоть с вами. Нам без разницы. Не по кайфу нам стало, что закон наш не держали. Ну да то не нам судить…

— Где закон нарушен? Пахать пришлось? Нынче все законники даже в зонах вкалывают! Тут для тебя работяг нет, чтоб на тебя чертоломить. Все из «малин»! Ты еще в Трудовом знал, что мы яйца не сушим. Чего сфаловался сюда? — не выдержал Скоморох.

— Не о том трехал! О бабах! Они тут себя держат с гонором!

— Захлопнись о бабах. Они не клевые! И ты в их сраки своим шнобелем не лезь! — вспыхнул Кот.

— Не в них дело! Но к чему ваш Тимоха с легавым ботал? Иль это по закону — фартовому с мусором трандеть? — взвился Угорь.

— Если бы не тот легавый, а он за вас, мудаков, просил, не было бы схода. Усек, зараза? — вскипел Тимка и добавил: — Этот легавый дышать дает. Не дергает. И нас понимает. Тебя бы к прежнему легашу, ты б давно на Колыме канал…

— Не темни, все мусора — западло. А ботающий с ними — сука! — подал голос долговязый.

— Кранты! Кончай треп! Я — сука, ты — фартовый. Но именно тебя я не беру в бригаду. Хиляй этапом в зону. Там качай мозги! В гробу видел всякое говно выручать и греть. На хрену всех видел! — вскочил Тимка, взбешенный.

— Не горячись, кент! Лишнее вякнул фартовый. Сгоряча.

Забудь, — попросил Угорь. И добавил: — У нас иного нет. Либо всех берете, или все — в зону…

У костра стало тихо. Лишь вскипевший чайник ронял кипяток на угли. Угорь снял его, налил в кружку доверху, подал Филину. По обычаю законников — перед всеми, своими и чужими, признал главенство, превосходство Филина над собой.

— Прости, бугор, лйхуя мы с кентами дали. Но и сами еле одыбались. Теперь же не до разборок. Удержаться бы в фуфло. На воле закон держать проще. Нынче б душу не посеять. Клей нас к себе. Не прогадаешь.

— Как, кенты? — отлегла обида у бугра.

— Греби их к нашему берегу. Куда от них деваться? — вздохнул Тимка.

— Но пахать поровну. Чтоб не чинились, заразы! — крикнул Кот.

— Давай одной кодлой! А то дожили, нас, законников, мусора мирят. Кому ляпни, сдохнет со смеху.

— Клянусь парашей, такого не слыхал, — говорил Цыбуля.

— Тащи сюда барахло! В один круг! Поддай огня, Скоморох!

— Бугор! Хавать кентам надо! Не жравши они. Заморены, как гады!

— Мечи из нашего! Харчи! — отлегло от сердца Филина.

— Федя! Феденька! — вошла в круг света Катя, и фартовые мигом утихли.

— Ты как тут нарисовалась? — обомлел бугор от неожиданности.

— Сбежала из больницы. Не могу без тебя! Наши все сегодня собираются в дорогу, а я не могу не простившись, — заплакала Катя.

— Куда ж мне девать тебя?

— Вот хорошо, что пришла! Нам тут в аккурат хозяйка нужна. Ну дозарезу! Не погребуй нами, бабонька! Признай! — подошел Угорь.

А за ним и Тимка:

— Зачем вам прощаться? Вон — хаза отдельная, — указал на палатку, — повариха и впрямь нужна. Не мужичье дело у печки толчись. Нехай остается Катя. Она у нас будет за главного балан- дера!

— Ну что, Катюха, решаешься?

— А надолго берете? — дрогнул у нее голос.

— Навсегда! На всю судьбу! До гроба! Не будь я — Филин. Ввек не отрекусь от тебя, — не оглянулся бугор на кентов.

Те молча ушли подальше от света. Все поняли. Не место им здесь. Не стоит мешать, не надо слушать этот разговор. Он не для них. Он — первый и единственный. На всю жизнь. А она — неизвестно, как сложится…

Фартовые бегом носились. Ставили палатки, готовили. Они старательно обходили бугра и Катю. Они помнили свою вину. Знали по себе — враз такое не забывается…

Покуда фартовые ели у огня, притирались друг к другу, присматривались и мирились, Катя огляделась в палатке, прибрала в ней. Без просьбы бугра к костру подходить не решалась.

Он позвал ее, когда законники, обговорив все, наевшись до отвала, расходились по палаткам кемарить.

— Катюш, иди похавай, — всунулся Филин в палатку лохматым медведем.

Женщина послушалась. Поев рыбы, убрала со столов, у печки, возле костра и пошла на реку умыться на ночь.

Ей было непривычно и жутковато одной среди мужиков, которых она до икоты боялась. Но именно этот страх нельзя было выдать. Ведь ее муж — главный средь всех. Его слушаются и боятся все. Значит, ей пугаться нечего.

«Федя при всех нынче меня женой признал. На всю судьбу. Даже не мечтала о таком. Дома, в деревне, все смирились с тем, что останусь я в вековухах. Не одной мне эта доля светила. И вдруг повезло. Вот удивятся в деревне, что я вышла замуж. Значит, не такая уж я и страшненькая, — улыбнулась Катя. — Маманя небось перед Спасителем на коленях не одну ночь простоит, прося для меня светлой доли, благодаря Господа за подаренное счастье. А папаня выпьет стакан сивухи, пожелав дочке тепла на северах да кучу ребятишек в утеху старости. Могла б уехать. И надо бы. Да мимо судьбы, обронившей улыбку, кто пройдет?» — вздохнула баба.

Из партии сезонниц, приехавших на путину для обработки рыбы, не каждой повезло. Многие так и уедут на материк одиночками. Иных даже ни разу не провожали в общежитие. Хоть были пригожими собой, моложе Катьки. Не повезло им в этот сезон. Придется приехать на будущий год. Может, тогда улыбнется судьба…

«А где я буду жить с Федей? Кем и где работать?» — вздрагивали плечи женщины от холодной воды.

— Катерина! — послышался голос Филина. В нем тревога за нее. Бабе приятно. К палатке бегом вернулась. — Одна не шастай! Усекла? — сказал Филин коротко и прижал бабу к волосатой груди.

— Нешто любишь? — спросила тихо.

— А почему бы и нет? Без того как назвал бы своею?

— А жить где станем? — дрогнула всем телом.

— Все в ажуре, краля моя. Без хазы не останешься.