Книга Хлопок одной ладонью. Том 2. Битва при Рагнаради - Василий Звягинцев

Лихарев не хотел допустить мысли, что исходные расчеты были неверны, что сама структура мозга Татьяны отторгает вмешательство. Увы! Триста лет казаки, их дочки (сыновья тоже, само собой) привыкли жить помимо верховной власти, царя и попов воспринимали совершенно иначе, чем жители центральных губерний, полагаясь на личное разумение и решения казачьего круга. Вторжение программы — ничуть не лучше, чем приезд какого-нибудь Давыдова в хутор Гремячий Лог для устройства колхоза!

— Достаточно, Валентин Валентинович, — с издевательской вежливостью сказал ему Шульгин, — отдохнул, обдумал свое положение, выводы, какие ни есть, сделал, пора и поговорить.

В холле их было много. Налетели… Лихарев знал всех присутствующих. Одних — совсем близко, других — только в лицо.

Сам Александр Иванович, взявший на себя роль главного следователя. А кому же еще, откровенно говоря, этим заняться? В тридцать восьмом он сумел его прижать, причем и в буквальном смысле тоже.

Устроившаяся в тени раскидистого фикуса леди Спенсер, с которой совсем недавно они обсуждали дела нынешние и давно минувших дней. Сидит, молчит, слушает, поглядывает с непонятным выражением лица. Вот-вот поверишь, что не окончательно она перешла на сторону неприятеля, что может еще произойти нечто… Свои ведь, и что им до людских забот?

Новиков, роль которого Лихареву была мало понятна. Никогда никакой активности он не проявлял, в их Москве парой слов довелось перекинуться, и все. Однако именно он организовал и провел только что захват дома и самого Валентина. Сейчас расслабленно курит, опершись спиной о косяк двери. Сделал свое дело и отстранился? Кто он у них по должности? Ответственный исполнитель?

Ирина Седова, вторая из наших. Ну, это первая предательница, с нее, Дайяна рассказывала, все и началось.

А Ларисы, успевшей за полгода втереться к Эвелин в доверие, не видно. Наверное, сейчас ее раскручивает. Подружка, кстати, много лишнего наболтать может. Особенно про сегодняшние упражнения с Татьяной.

Плохо все, очень плохо!

А отвечать придется, никуда не денешься. Лихарев здраво оценивал положение. Только сначала посмотрим, о чем спрашивать станут.

— Да ни о чем особенном, — словно ответил на незаданный вопрос Шульгин. — Сначала пофилософствуем — как дошел ты до жизни такой? Плохо тебе было? Трогал тебя кто? Договорились, казалось, как приличные люди. Чаек вместе попивали, в гости ходили. И — на тебе! Вот и пришлось, согласно джентльменскому соглашению, произвести ту самую, заранее оговоренную агрессию. Ты ведь согласен с римлянами: «Раcta sunt servanta[153]?»

— Я что-нибудь нарушил? — со всей возможной искренностью спросил Лихарев. — В ваш мир я не лез и ваших интересов никак не касался.

— Нехорошо врать, — с предельной мягкостью сообщил общеизвестную истину Шульгин. Те, кто его знал, были в курсе того, что подобные ангельские интонации предвещают собеседнику крупные неприятности. В лучшем случае, для своих — неслабый розыгрыш.

— Когда у меня кончатся пальцы на руках, — он для наглядности показал ладони, — для подсчета придется загибать твои. На ногах — тоже. Для подсчета того, сколько именно раз ты нарушил обязательства, вторгнувшись в реальность «2004-го года».

Затевахин с его институтом — раз. Это одно нарушение или каждый эпизод по отдельности посчитаем? Установка на нашей территории систем межпространственного перехода в целях, лично нам враждебных. Два? Вербовка чеченских наемников, а заодно и богатое финансирование тех, кто остается у нас и продолжает войну. Три? Организация сетевой структуры преступного мира и правоохранительных органов. Четыре? Растление несовершеннолетних, я имею в виду перевербовку сравнительно честных бывших российских солдат, зашибающих на хлеб насущный службой в Иностранном легионе, Миротворческих силах и просто на тучных нивах буржуазного Запада. Не пять ли это будет? Продолжим?

Остальные с интересом наблюдали за экзекуцией. Хотя им было не впервой. Мастер-класс — всегда поучительное зрелище.

— И это я еще не дошел до мелких подробностей, а также и той, специально оговоренной сферы интересов, которые у нас присутствуют на сопредельной территории. То есть здесь! — Шульгин топнул ногой по мозаике пола. — Наших друзей тебе кто позволил ловить и подвергать бесчеловечным опытам? Судьбу Менгеле[154]забыл? — И тут же поправился: — Ах, да, это уже после тебя было. Но вины не смягчает. И там и там «вышка»… — Тут же, почти без паузы, резко сменил тон, громкость, интонацию: — Что тебе Татьяна плохого сделала? Зачем ей мозги набекрень вывернул? Какую программу всадил? Отвечай! Где схема матрицы, программирующее устройство? Сильвия, не пора тебе подключиться?

Взгляд стал многообещающим, и движение руки в сторону Лихарева — тоже.

Однако — мимо пролетел Сашкин посыл.

Не успел он за короткое время постигнуть натуру Валентина. Наоборот, пока Шульгин разглагольствовал, тот успел привести свои чувства в порядок. Четырнадцать лет рядом со Сталиным — достаточно, чтобы не покупаться на интонации и даже прямые угрозы.

— Александр Иванович, поупражнялись — и достаточно. — Лихарев закинул ногу на ногу, откинулся в кресле, демонстрируя вернувшееся душевное спокойствие. — Согласен признать себя проигравшей, но при этом вполне суверенной стороной переговоров. Бросим эти приемчики. Я — это я, вы — вы! Признаю. Сядем за стол, как Александр с Наполеоном в Тильзите, прикинем, обсудим. Репарации, контрибуции или новый союзный договор… Как получится. Но — не в вашей тональности. Правда, леди Спенсер, мы этого не любим?

К Сильвии он обратился не в надежде на прямую поддержку и помощь, только чтобы вселить малейшую рознь между партнерами по коалиции. Противоестественной, на его взгляд. Да и не рознь, это дело будущего, а хоть щелочку, зазор обозначить.

И она вдруг, едва заметно, дернула крешком губ, понимающе, да словно и бывшая Седова по-особому на него взглянула.

Шульгин, наоборот, похоже, что растерялся: не достиг волевой нажим цели, как дальше быть?

— Мы ведь с вами в очередной виток феодализма вошли, Александр Иванович, — продолжил, набирая кураж, Лихарев. — Разве не помните? Так и условились. Ваш феод, мой феод. Вассал моего вассала — не мой вассал! Классика. Кое-где ошибся, с кем не бывает. Так и объяснимся с подобающих позиций. Хотите мой замок — берите! Земли за дальним логом — пусть будут ваши. Крепостных нет, жены нет, потому отдавать нечего. А наложница есть, одна-единственная, и с ней расстанусь, если такие дела пошли… Позвать? Очень красивая женщина, скажу я вам. И вдобавок — доктор философии. Да вы и сами знаете…

Ох, разболтался Валентин Валентинович, подвела его любовь к тому самому российскому «красному словцу», ради которого моральные принципы утрачиваются, и правильно делал Шульгин, что глаза в сторону отводил да раскуриванием трофейной сигары занялся.