Книга Черный город - Фернандо Гамбоа

Было очевидно, что от этого углубления пользы мне никакой быть не может. Впрочем…

82

Втиснувшись в узкое углубление, находившееся на высоте почти двух метров от дна туннеля, и упершись коленями и локтями в выступающие камни, я попробовал удержаться внутри углубления, не издавая ни малейшего звука.

Когда я перед этим погасил зажигалку, темнота стала кромешной, и только хриплое дыхание морсего да исходивший от него тошнотворный запах позволили мне определить, что он подошел уже совсем близко.

Мой план был простым: я надеялся, что преследующее меня существо пройдет подо мной и при этом меня не заметит, а когда оно удалится от меня на достаточное расстояние, я тихонечко вылезу из своего убежища и пойду в обратном направлении, чтобы снова вернуться в лабиринт, в котором, как я знал, имелся как минимум один выход на поверхность.

Ждать мне пришлось недолго: зловоние стало почти осязаемым и теперь буквально терзало мои легкие при каждом вдохе. Я услышал, что тяжелое, хриплое и прерывистое дыхание раздается уже прямо подо мной. Я совершенно ничего не видел в кромешной тьме, окутавшей меня, однако был абсолютно уверен в том, что голова морсего в этот момент находилась всего в десятке сантиметров от меня. Если бы ему вдруг вздумалось посмотреть вверх, он увидел бы меня — скрючившегося в своем укрытии и беззащитного, — и не нужно было быть прорицателем, чтобы понять, что со мной в этом случае произошло бы.

У меня мелькнула мысль, что именно это со мной сейчас и произойдет, потому что всплески вдруг резко стихли. Какое-то шестое чувство подсказало мне, что морсего остановился и втягивает ноздрями воздух, — возможно, он различил мой запах, даже несмотря на исходивший от него самого смрад.

Я с ужасом сжал губы, задержал дыхание и, стараясь не стучать от страха зубами, стал убеждать самого себя, что он меня не заметит и уже вот-вот пойдет своей дорогой, постепенно удаляясь от этого места. А еще я мысленно молился Богу о том, чтобы именно так все и произошло.

Спустя несколько секунд, показавшихся мне бесконечно долгими, мои молитвы, похоже, были услышаны. Снова раздались всплески, но только уже не приближающиеся, а удаляющиеся… Вот только удалялись они совсем не в том направлении, в каком мне хотелось бы: я, невольно чертыхнувшись, понял, что морсего повернулся на сто восемьдесят градусов и пошел туда, откуда он сюда явился.

Мой план с треском провалился.

Когда мне показалось, что морсего отошел на достаточно большое расстояние, я осторожно спустился из своего, весьма ненадежного, убежища на дно туннеля и стал потихоньку разминать мускулы, слегка занемевшие от акробатической позы, в которой мне пришлось просидеть в течение нескольких минут.

Тишина была полной, и у меня возникло опасение, что мой преследователь пытается меня обхитрить — притаился в темноте в паре десятков метров от меня и выжидает. Однако проверить, так ли это, было невозможно, поскольку я, конечно же, не мог ради этого пойти на риск и зажечь зажигалку, а потому мне пришлось просто загнать это опасение в самый дальний уголок своего сознания.

Размяв мускулы, я пошел, касаясь стенки туннеля кончиками пальцев, все в том же направлении: морсего повернул назад, и мне не оставалось ничего другого, кроме как опять пойти вперед в надежде на то, что я все-таки набреду на какой-нибудь выход из этого подземелья.

Касаясь одной рукой стены, а вторую руку выставив вперед, я старался идти очень осторожно, чтобы не производить ни малейшего шума, потому что меня могли искать и какие-нибудь другие морсего, и вовсю напрягал слух, раз уж от зрения не было никакого толку. Однако я так ничего и не услышал: в этом бесконечно длинном туннеле царила гробовая тишина. Отсутствие возможности что-либо видеть или хотя бы слышать вызывало у меня такое сильное смятение, что я пару раз тихонько кашлянул, чтобы убедиться, что не оглох. Кроме того, меня так и подмывало зажечь зажигалку и тем самым хоть чуть-чуть отогнать от себя эту кромешную тьму, и мне лишь с большим трудом удавалось добиться того, чтобы здравый смысл подавил во мне инстинктивную неприязнь к полной темноте и заставил меня не трогать зажигалку, лежащую сейчас в заднем кармане моих штанов.

Минуты три спустя данная проблема потеряла свою актуальность, потому что туннель, по которому я шел, разветвился на несколько туннелей, и в одном из них я, уже едва веря своим глазам, увидел метрах в тридцати от себя луч света, проникавший в этот туннель через округлое отверстие в потолке, высота которого в этом месте, как я увидел чуть позже, достигала аж двух десятков метров.

Этот солнечный луч освещал достаточно много пространства для того, чтобы я смог разглядеть, что передо мной находится большая пещера диаметром примерно сорок метров и что пещера эта создана отнюдь не природой. Ее абсолютно вертикальные, симметричные и гладкие стены, в которых слабенький луч солнечного света отражался с каким-то странным золотистым оттенком, были явно сделаны человеческими руками.

Войдя в эту странную пещеру, я увидел, что и налево, и направо от меня рядом со стенами лежат беспорядочными грудами сотни табличек. Они имели различные размеры — до полуметра в длину — и были испещрены теми же самыми значками, которые мы видели по всему этому заброшенному городу. Таблички эти, казалось, были оставлены здесь как какой-нибудь никому не нужный старый хлам.

Наклонившись над одной из них и начав разглядывать ее в полумраке, я обнаружил, что таблички, блестящие и гладкие, сделаны из какого-то странного, отнюдь не похожего на глину материала. У меня мелькнула кое-какая догадка, и я, позабыв об осторожности, достал из кармана зажигалку и, несколько раз нервно щелкнув ею, наконец-таки зажег ее и поднес маленькое пламя к лежащим передо мной на полу табличкам.

Когда я увидел, что это такое, с моих уст сорвалось ужасно грубое и замысловатое ругательство, какого я, пожалуй, за свою жизнь еще ни разу не произносил.

Я не верил тому, что видел собственными глазами.

Эти таблички, точно так же, как и стены, и все в этом огромном подземном помещении, где при свете зажигалки я не мог разглядеть дальнего конца, были сделаны из одного материала — того самого материала, из которого куются надежды на богатство и человеческая алчность.

За исключением покрытого каменными плитами пола, все, что я видел вокруг себя — буквально каждый квадратный сантиметр, — было сделано из чистого золота, которого здесь имелось, наверное, на много миллиардов евро. Мне подумалось, что даже в Форт-Ноксе[61] и во всех швейцарских банках, вместе взятых, нет столько золота, сколько имеется в этой пещере.

Я все никак не мог поверить своим глазам. Да, мне не верилось, что такое может существовать в реальной жизни, а не только на страницах сценария какого-нибудь фильма, посвященного поискам сокровищ.

Я больше минуты стоял с зажигалкой в руке, разглядывая лежащие вокруг меня несметные богатства и пытаясь убедить себя, что я не тронулся рассудком.