Книга Большой шеф Красной капеллы - Валентин Томин

Уточняю: мое поведение с первого момента ареста определялось главной целью, сформировавшейся еще до ареста, — под видом участия в Большой игре раскрыть и разоблачить перед Центром проводимую ими уже в продолжении нескольких месяцев крупнейшую диверсию в Берлине, Бельгии, Франции, Чехословакии против Главразведупра.

Ложь № 2. Что Треппер выдал своего секретаря Гилеля Каца и сделал его своей первой жертвой. Ложь эта основывается на том, что еще Даллин говорит, будто я по телефону сказал Кацу, чтобы он ждал меня на плац Мадлен, и там был якобы арестован. Здесь абсолютная ложь. Хочу это пояснить.

В октябре — ноябре, когда зондеркоманда находилась уже в Париже, мы знали хотя не в лицо, но знали противника. Меня многие спрашивают — ну слушайте, т. Домб, если вы знали создавшееся положение, нельзя ли было распустить всех, исчезнуть самому, Гроссфогелю. Нет, в том-то и дело. Если бы дело касалось только нашей безопасности, нашей жизни, то я, конечно, дал бы такое указание. Но мы знали, что затевается какая-то страшная вещь. Зондеркоманде удалось в Берлине, в Чехословакии, в Голландии, частично во Франции, в Брюсселе насесть на наши рации. Мы можем уйти, но противник станет продолжать свою работу, создаст гестаповский фальшивый Красный оркестр, который неизвестно сколько будет продолжать диверсию против Главразведупра. Вопрос был поставлен именно так. Об этом хорошо знали Гроссфогель, Кац, Максимович. Знал Пориоль, и знал Луи, тот, который связывал нас с ЦК ФКП. Знали, что нам сейчас невозможно уходить с линии борьбы. Вопрос сейчас стоит так: если нужно, надо пожертвовать своей жизнью, но раскрыть этот заговор против Разведупра. Если же мы исчезнем, то тем самым освобождаем дорогу противнику, предоставляя ему возможность неограниченных действий. Подчеркиваю, все то, что я делал с момента моего ареста, это никак не было импровизировано. Продумывались заранее все возможные варианты. Мы знали, что можем быть арестованы, либо я, либо Гроссфогель или Кац, Максимович, и было точно разработано все. Было такое. Обычно для разведчика, когда он попадает в руки врага, не раскрывать других и погибать полным достоинства как разведчик, как коммунист, как антинацист. У нас было иное — попадешься в руки врага, продолжай работу всеми методами, всеми приемами. Уже после ареста раскрыть и разбить заговор врага. Мы еще точно не знали, в чем заключается заговор. Знали, что они жертвуют очень многим, чтобы добиться своих каких-то целей. Они не шли на новые аресты, потом оказалось, что в Берлине были недовольны, что произвели слишком много арестов наших людей. Особенно Шелленберг считал, что были большой ошибкой аресты Венцеля, Ефремова и т. д. Нужно было бы к ним добраться без арестов. Каждый арест мог быть узнан, и это разобьет всю игру.

Если когда-то придется уточнять это, расскажу — какие меры нами принимались. Все, что было возможно. Прежде всего пресечь проникновение врага ко всем нашим людям, к Сопротивлению, к ФКП. Оттуда приходили указания, о которых, бывало, знал только я. Например. На точке связи с ЦК партии, в кондитерской, где работала Жюльегг, было указание — откуда бы ни шло указание — от имени моего, от имени бога, из Москвы, откуда угодно, от Пориоля, этих указаний не принимать, если человек не принесет маленькую красную пуговицу. Второй пример с Луи.

С партией была договоренность, знал об этом только Луи, что хоть десять указаний придет из Москвы через ЦК, чтобы Луи встретился со мной. То мы устанавливаем, что встреча произойдет не на указанном месте, не в указанный в предписании день и час. Встреча произойдет на два часа раньше, на два дня раньше и на месте, которое мы уточним. Это же имело большое значение в дальнейшем. После того как немцы направили Райхмана к Жюльетт, а до этого он с ней встречался, он провалился.

Когда из Москвы, через несколько дней после моего ареста пришло указание встретиться с Луи, когда гестаповцы сказали, что мы не хотим его арестовывать, я согласился на такую встречу. Конечно, на месте его не оказалось. А люди, пришедшие туда, видели, что я появился в окружении гестаповцев.

В своей работе мы никогда не пользовались телефоном. Телефон был только для сигналов. Это было у меня в крови. Скажу такой случай. В начале 40-го г. связисткой с Кентом была моя жена Любовь Евсеевна. Кент знал мой телефон, но он был только для сигнала. Должен был сказать, что не туда попал, что перепутал номер. А я уже знал, что надо. Раз захожу в комнату, вижу, они ведут себе разговор. У меня была такая ярость, что я схватил телефон и отругал Кента.

У нас перед арестом была такая договоренность: если произойдет арест и кто-то начнет игру там, звонить по телефону в маленькое кафе на пл. Мадлен. И все, что будет сказано, принимать как обратные указания. Так и получилось. После моего ареста главное было, чтобы не насторожить Центр. Я сказал, хорошо, могу оповестить Каца. В назначенное время позвонил и сказал:

— Приду через несколько дней.

Это означало, что не приду совсем.

— Оставайся здесь.

Это значило — немедленно уезжай.

— Подожди извещать Директора.

Значило — немедленно известить.

Даллин утверждает, что Кац так был арестован. Ложь. Кац заранее знал о моем аресте. Перед тем как я пошел к дантисту, у нас было договорено — если я до трех часов не вернусь, они будут звонить к Мальплату. Потом я узнал — они звонили туда. Дантист по указанию гестаповцев сказал, что я совсем не приходил. Как я совсем не приходил, если Кац проводил меня издали до самого дома зубного врача. Через три часа они знали уже о моем аресте.

Роше говорит, что я довел до ареста своих товарищей.

Арестован Кац Райзером на квартире Одетт Эрлих. Об этом Райзер заявил писателю Перро. Эта квартира была раскрыта для гестапо Райхманом. Находилась под их наблюдением.

Ложь № 3. Эта ложь касается Максимовича. В книге сказано, будто я выдал Максимовича. Это смешно. Максимович был арестован 12 декабря 42-го г. на квартире у Анны Маргарет Гофман Шульц — своей невесты. Арестовал его Пипе из зондеркоманды. Утверждение Роше было взято у Даллина, основывалось на словах гестаповцев, которые сказали — ну конечно, Максимовича арестовали по указанию моему. Как обстояло дело на самом деле? Максимович в нашей группе во Франции был первым, который был разоблачен зондеркомандой. В равной степени из-за раскрытых шифровок были разоблачены Кете Фёлькнер и Кайнц. Максимович в последнее время вел себя так неосторожно, что за месяц до ареста у него отобрали пропуск в штаб германской армии в Париже. За ним шла уже слежка, знал, что произошло с сестрой, догадывался, что его документы из префектуры попали в гестапо. Его досье, где сказано было, за что он сидел во французском концлагере.

Почему стали искать это досье. Так как Максимович должен был жениться, а для работников учреждений требовалось представить доказательства арийского происхождения, то немцы пошли в префектуру искать его досье. Там было сказано — связан с коммунистами, с Советским Союзом, воевал в Испании и т. д.

С Максимовичем я встретился за несколько дней до своего ареста. Я его спросил — нельзя ли вам исчезнуть из Парижа. Он ответил — случилось несчастье. Матьстарушка с другой сестрой Максимовича жила в неоккупированной зоне в Шато Блерон, в поместье, которое нам принадлежало. Но в эти дни оно находилось уже в руках немцев, оккупировавших южную Францию.