Книга Корсар и роза - Звева Казати Модиньяни

— И что я выиграю, если скажу тебе «да»? — осведомилась Маргерита.

— Вот именно, — присоединилась к сестре Миранда, — что мы выиграем, если окажем тебе доверие?

Джованни и его жена молчали, но с жадным интересом ждали, что ответит молодой человек.

— Добрый глоток кислорода, — обещал он. — Правда, бабушка?

— Еще бы! — торжествующе усмехнулась Лена. — Дайка мне твой портфель, Спартак, — добавила она.

Он положил портфель перед нею на письменный стол.

Лена открыла его, вытащила три замшевых свитка, развернула, и взорам присутствующих предстали ослепительные драгоценности.

Все замолкли, потеряв дар речи при виде такой неописуемой красоты.

Даже сама Лена, тоже видевшая их воочию впервые в жизни, залюбовалась украшениями. Ее подруга Одетта оставила ей поистине бесценное наследство: редкостной красоты камни, обработанные выдающимися мастерами ювелирного искусства, в оправе из золота и платины. Фамильные драгоценности графов Сфорца ди Монтефорте могли свести с ума любого коллекционера.

— Мамочка, откуда взялась вся эта роскошь? — спросила Миранда, заикаясь от изумления.

— Тебя это не касается, — отрезала Лена. — Они мои.

Бьянка осторожно взяла кончиками пальцев платиновое кольцо с сапфиром ослепительной синевы.

— Да за одно это колечко можно было бы купить квартиру в Нью-Йорке, — мечтательно вздохнула Маргерита.

— Я собираюсь купить всего лишь вашу полную и безоговорочную поддержку новому главе нашей семьи: моему внуку Спартаку Серандреи, — неумолимо изрекла Лена.

— А не проще ли было использовать эти драгоценности, чтобы заплатить наши долги? — предложила Маргерита.

— Нет, не проще, дорогуша. — Лена уже начинала сердиться. — Возможно, я не совсем ясно выразилась. Спартак Серандреи с помощью Антонио Мизерокки снимет наш корабль с мели. А эти драгоценности — всего лишь вишенка на торте, чтобы заставить вас подписать отказ от какого бы то ни было вмешательства в его действия и решения.

— Мое согласие он получил бы и без этой вишенки, — искренне признался Джованни.

— Прежде всего надо будет произвести оценку украшений! — не унималась Маргерита.

— И в любом случае, как для их оценки, так и для оформления доверенностей, Спартаку потребуется время, — поддержала ее Миранда.

— Мой адвокат ждет в гостиной, и ваши тоже, — сказал Спартак. — Я привез их с собой, все документы уже готовы. Не хватает только ваших подписей.

— Джованни, пойди позови адвокатов. Маргерита, убери свои жадные лапки от этих побрякушек. А ты, Миранда, пойди на кухню и приготовь всем чего-нибудь выпить. Что касается тебя, Бьянка, я тебе благодарна за твое всегдашнее благоразумие. И тебя я благодарю, Джаннино. Ты всегда был славным мальчиком и любящим сыном. И будь ты в придачу чуточку менее ленив, ты мог бы оказаться очень полезным Спартаку в его работе. Ты честен и не лишен способностей, — удовлетворенно улыбнулась Лена.

— Я был бы счастлив, если бы дядя согласился мне помочь, — добавил Спартак.

— Спасибо, — ответил Джованни, — но я предпочитаю вернуться к работе на земле. Мама вырастила меня крестьянином, таким я и остался. Возможно, Бьянка не отказалась бы тебе помочь.

— Одну минуточку, — прервала их Маргерита. — Мы вроде бы все выяснили, но позабыли одну небольшую деталь. Претензии этого… этого Стефано Бенини.

— Его документы останутся у меня. Разумеется, я никогда ими не воспользуюсь, — заверил ее Спартак.

Глава 2

Стоял ноябрь, самый унылый, по мнению Лены, месяц года. С застекленного балкона своей гостиной с видом на красивую старинную площадь Котиньолы она смотрела на затянутое серыми тучами небо, на голубей, нахохлившихся и попрятавшихся под карнизами портиков от зарядившего с утра мелкого дождя, на мостовую, превращенную в сплошное серебристо-свинцовое озеро, на слабо пробивающиеся сквозь пелену дождя неоновые вывески магазинчиков, горевшие с утра до вечера.

На ее балконе вопреки погоде и времени года расцветали последние дамасские розы.

— Пора ехать, синьора, — объявила Пина, появляясь на пороге гостиной.

— Что это ты расфуфырилась, как на смотрины? — проворчала старая дама, заметив кричаще безвкусный наряд сиделки.

— Не каждый день мне выпадает случай поехать в Милан и остановиться в большом отеле, — стала оправдываться медсестра, помогая хозяйке подняться с кресла и протягивая ей пальто из мягкого кашемира.

— Мои лекарства у тебя? — спросила Лена.

— Все в порядке, синьора. Ваш чемодан уже в машине, а шофер синьора Мизерокки ждет нас внизу. — Пина была возбуждена до крайности, предвкушая удовольствие от неожиданной поездки, о которой узнала всего несколько часов назад. Ей все не верилось, что Лена решила взять ее с собой.

— Ну, так спускайся. Я догоню тебя через минуту. — И Лена решительным жестом выставила ее вон.

— Осторожнее на лестнице, — напомнила медсестра и вышла из гостиной, оставив дверь распахнутой.

Открыв ящик трюмо, Лена вынула из него деревянный футляр. Крышечка откинулась. В футляре, на подушечке кремового бархата сверкал во всей своей красе ее талисман: белая роза Дамаска. Она вновь закрыла крышку и спрятала футляр в сумочку, а потом подняла взгляд на подзеркальный столик, на котором выстроились старинные фотографии в рамках.

Лена улыбнулась собственному изображению. Вот она, совсем молоденькая, на моментальном снимке, сделанном Спартаком на кухне их дома в Болонье, кормит грудью свою первую дочку.

— Куда же ты подевалась? — чуть слышно спросила Лена у красивой, счастливой и упрямой девчонки, которая, даже улыбаясь в объектив, ухитрилась сохранить на лице строптивое выражение. Теперь в ней не осталось ничего от этой юной красавицы. — Какое ужасное наказание — старость, — вздохнула она, глядя на портрет Спартака.

Он был в одной рубашке, без пиджака, шляпа сдвинута на затылок, руки в карманах брюк и серебряная цепочка поперек жилетки. На губах у него играла горделивая улыбка человека, полностью уверенного в себе.

— Ты был удачлив до неприличия, — сказала ему Лена чуть ли не с упреком. — Тебе повезло даже в смерти, ты не дожил до настоящей старости. — И она провела по стеклу, защищавшему фотографию, кончиками трясущихся пальцев. — Я еду навестить твоего друга Тоньино, — продолжала Лена, по-прежнему говоря шепотом. — Помнишь, как я сбежала из этого дома? Я была без ума от ревности. Ты помнишь? Ты говорил мне: «Любовь моя», и я таяла от любви. Мне тоже повезло в жизни. У нас трое детей, правда, немного нескладных, но разве могли они вырасти иными при таких родителях, как мы с тобой? Они так и остались детьми, и их время от времени все еще приходится призывать к порядку. Но сейчас, к счастью, твой внук взял на себя обязанность руководить ими. Если бы ты мог его видеть, ты бы им гордился. Прощай, Спартак. — И она поцеловала холодное стекло фотографии.