Книга Я - сингуляр - Юрий Никитин

Людмила Николаевна вдруг расцвела улыбкой, глядя поверхмоего плеча, замахала рукой.

– Игорь Арнольдович!.. Игорь Арнольдович!

Я скосил глаза, но ничего не увидел, затем в поле зренияпоявился и остановился с приятной улыбкой на лице молодой мужчина вбезукоризненном костюме, коротко подстриженный и тщательно выбритый.

Умело и элегантно поцеловал руку Людмиле Николаевне, СергейКонстантинович представил меня, я кивнул, а Людмила Николаевна сказаларадостно:

– Игорь Арнольдович, присядьте с нами!.. Мы всегда радывас видеть!

Я улыбался вместе со всеми, как же, рад донельзя. Как быдвинуть его под столом незаметно для всех, инстинктивно не люблю слишкомнаутюженных и сладеньких мужчин. Все мы брешем часто, но с такой вотприклеенной улыбочкой брешут постоянно.

Игорь, который еще и Арнольдович, приятно улыбнулся иопустился на край стула, вежливый и предупредительный, как официант.

– Спасибо, я тоже всех вас рад видеть. Габриэлла, тыочаровательна, как никогда!

Габриэлла улыбнулась:

– Спасибо, ты очень любезен.

Он с приятной улыбкой оглядел всех, даже меня, взгляд рыбий,но губы растянуты и закреплены уголками в нужной позиции. Светский человек,ничего не скажешь. Он бы мне даже понравился, будь в Люшиной компании, но здесьнутром чую соперника.

– Мы как раз говорим, – сообщил СергейКонстантинович, – о добавочных проблемах с демобилизованными из армии и…лицами, отбывшими свое в местах отдаленных.

Игорь Арнольдович понимающе улыбнулся.

– Хотя те места нередко рядом. Я, кстати, разработалряд предложений… Нужно будет обсудить на ближайшем совете.

– Выгнать их всех на фиг? – предположил я.

Наступило шокированное молчание, Игорь Арнольдовичпобедоносно улыбнулся, вот какого придурка вы посадили с собой за стол, ответилбархатным голосом:

– Предложения, как лучше адаптировать этих людей вуниверситетскую среду.

– Да-да, – сказал Сергей Константиновичторопливо. – Очень важно суметь их адаптировать, раз уж они заняли места…

– Тех, – спросил я, – кто сдал бы экзаменыбез всяких лимитов? Но эти места зарезервированы для освободившихся… Дляотсидевших зэков?

Сергей Константинович ответил уклончиво:

– Да, для вышедших из мест лишения свободы… Кстати, унас не принято об этом упоминать…

Габриэлла беспомощно смотрела то на них, то на меня, сказалаобвиняюще:

– Они сами об этом зачем-то рассказывают!

Игорь Арнольдович кивнул:

– Да-да, увы. Так вот для них, понятно, предусмотренынекоторые скидки и льготы. О них ничего не говорится в правилах, но мы самипонимаем, что к таким людям должно быть более бережное отношение, чем к тем,кого миновала такая судьба.

Я тоже кивнул понимающе, да-да, еще бы, мы ж интеллигенты,хотя что-то внутри меня сказало язвительно, что других судьба такая почему-томинует. Наверное, всего лишь потому, что не грабят прохожих, не вламываются вчужие квартиры, не убивают и не насилуют. А так бы да, их бы тоже не миновала.Зато получили бы гарантированные места в университете на любом факультете.

Сергей Константинович тоже сказал с достоинством:

– Да, мы к ним относимся очень бережно.

– Помогаем со сдачей зачетов, – пояснил ИгорьАрнольдович, – закрываем глаза на недостаточное… гм… посещение лекций инеявку на экзамены…

– Предоставляем академические отпуска, – добавилСергей Константинович, – если они бросают вузы.

– Совсем? – спросил я.

– Нет, все это время уговариваем продолжить учебу.Иногда удается побудить продолжить.

Ага, подумал я хмуро, бывшему зэку восхочется потрахатьчистеньких студенток, вот он и снова появится в универе. А преподы и рады,наперебой ставят ему зачеты.

Игорь Арнольдович поморщился, сказал со вздохом:

– Мне жаль, что наши универы не столь емкие, как наЗападе. Там можно обучать буквально каждого, кто захочет. А у нас всеограничивается возможностями размещения в аудитории. Потому из-за нашейгуманитарной политики мы, если честно, недобираем талантливых студентов.

– Это как, – не понял я, потом догадался, – ядумал, что это я так клево сострил, а вы меня разыгрываете! А вы в самом делеих места отдаете зэкам?

Игорь Арнольдович поморщился сильнее:

– Что вы, что вы! Зачем так сразу грубо и резко? Просто,если бы не такая справедливая и гуманная политика, мы бы набирали толькоспособных молодых людей, желающих стать учеными. А теперь, когда мы проявляемгуманизм в полной мере, то почти четверть мест отдаем для демобилизованных, апятую часть – для освобожденных из мест лишения свободы. Понятно же, что эти –четверть и пятая часть – не столь усердны в учебе.

Сергей Константинович кивнул:

– Да-да, и никто из них не стал еще ученым.

– Даже закончили университет единицы, – добавилИгорь Арнольдович. – Но и это победа! Мы всякий раз отмечали эти случаиособенно торжественно! И награждали закончивших дополнительно… Это же вернутьобществу людей, которые чуть было не свернули на неверный путь!

Я не утерпел, спросил:

– Но это за счет тех ребят, что искренне хотели статьстудентами, но у них нет за плечами таких достоинств, как тюрьма?

Он посмотрел на меня с мягким укором.

– Как вы можете? Эти ребята все равно не пойдутворовать, а так мы спасаем бывших заключенных! Да-да, от повторения ихпреступлений!

– Некоторых, – уточнил Игорь Арнольдович и тут жедобавил поспешно: – Но и это большая победа!

За счет тех, кто не сидел в тюрьме, мелькнуло у меня вголове. Или я не прав? Проявление гуманности – свидетельство о зрелостиобщества, о его культуре, как говорят со всех сторон. Почему же у меняпостоянное ощущение неправильности? Или неправильный – я? Не могут же всеошибаться?

Габриэлла не выдержала, вскочила и ухватила меня за руку.

– Слава, пойдем! Я покажу тебе подлинники стиховРубцова! Представляешь, он писал все карандашом, а потом перепечатывал напишущей машинке!

– Зря он комп не завел, – заметил я.

– Тогда не было компов.

– Секретарше бы отдал…

– Он был бедный… Или ты прикалываешься? Нехорошо наддевушкой смеяться!

– Так, – сказал я, – можно.

Она поглядывала на меня с тревожным вопросом в прекрасныхумных глазах. Мы подошли к стене, под стеклами вместо картин и дипломов, каквыставлено везде, множество страниц, исписанных мелким нервным почерком. Бликиотражаются в стеклах ее очков, я видел только отражение страниц и рядыпотрепанных книг в мягких затертых обложках, что значит – Рубцов часто брал ихв руки.