Книга Я - сингуляр - Юрий Никитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В тот период была мода на иностранные имена. А моиродители, еще молодые, долго определялись с приоритетами. Папа говорит, что кпатриотизму и высокой духовности приходишь не сразу.
Я пытался слушать докладчика, но мысли все время разбегались,как вспугнутые тараканы. Да и о Рубцове ни слова: то ли уже переговориливначале, то ли его юбилей только повод собраться и почесать языки на любимыетемы, а потом пойти и надраться. Думаю, в соседнем зале, куда охрана пока непускает, сейчас как раз на столы ставят водочку, прикидывая, сколько будет рыли сколько понадобится, чтобы разговоры о высокой духовности продолжались.Русская интеллигенция обожает под водочку и соленые огурчики возвышенныеразговоры о высокой духовности, нравственности и глубинной сущности.
Минут через двадцать докладчик закруглился, апредседательствующий пригласил в соседний зал, где можно чуть подкрепиться изаодно обменяться мнениями о состоянии нашего духовного наследия.
Против ожидания присутствующие не ринулись, ломая стулья, квыходу, чтобы первыми ворваться в зал для загула, а поднимались чинно и сдостоинством. Некоторые пропускали проходящих мимо, те уступали дорогу, в своюочередь, и так плавно вытекали в фойе, а оттуда так же неторопливо переходили взал с накрытыми столами.
Мы вышли из зала в числе первых, но Габриэлла придержаламеня, ей родителям все-таки показаться надо, раз уж пообещала, что обязательнобудет на этом вечере.
– Ты иди, – шепнула она, – можешь вообщеспрятаться.
– Зачем?
– Ну так просто…
– А с тобой остаться можно?
– Если тебя это не пугает…
Я расправил плечи, прям орел, хотя сердце колотится, а хвосттрусовато опускается к полу.
– Габриэлла! Обижаешь…
– Ладно, стой рядом.
Ее родители выходили из зала в числе последних: так ужполучается, кто сидит в первом ряду – к накрытому столу приходит последним.
Я еще издали ощутил к ним симпатию. Скромно и аккуратноодеты, в порядке как прически, так и все те мелочи, что диктуются этикетом, ноне замечаются такими, как я. Зато чувствуется, что люди эти милые, достойные,воспитанные и с ними будет хорошо и приятно общаться, а из каких деталейскладывается это впечатление – это уже для специалистов, а мы простые юзвери.
Сам я обычно весьма небрежен в одежде и прочей ерунде, нутам ногти забуду постричь, а под них грязи набьется, будто по ночам рукамимогилы раскапываю. Стричься забываю, даже побриться иной раз лень, всовременном мире это тоже стиль, очень удобно, но все-таки приятно видеть людейопрятных от макушки и до пят.
Даже если бы Габриэлла не сказала, что ее отецпреподаватель, все равно с первого взгляда видно, что не мясник на рынке. Да имама выглядит так, словно у нее за плечами двенадцать поколений аристократов.
Отец улыбнулся одними глазами, этого достаточно, а ее мамапроизнесла нежно:
– Габи…
Они обнялись, расцеловались, Габриэлла наконец отодвинуласьи, не выпуская матери из рук, повернулась в мою сторону.
– Это мой друг, Вячеслав.
– Добро пожаловать, Вячеслав, – сказал ее отец ипротянул руку. Пожатие его было легким, дружеским, пальцы сухими и теплыми.
Его жена протянула руку следом, я бережно пожал узкуюпрохладную ладонь, уже потом сообразил, что подавала руку выше, чем обычноподают, явно надо было приложиться губами, но теперь уже поздно, а в черепезаметалась испуганная, как мышь, трусливая мысль: сделать ли вид, что я такойвот пролетарий, не принимаю эти буржуйские замашки, или же признаться всемпокаянным видом и телодвижениями, что не врубился вовремя, а теперь сожалею таксильно, что готов сдать в благотворительный фонд червонец, а то и два.
Габриэлла улыбалась сочувствующе и поощрительно, я наконецсообразил, что и это неплохо: есть повод поучить меня, дурака, великосветскимманерам. Я как бы дикий интеллигент, то есть с дипломом и на приличной работе,но не обретший лоск приличного человека. А вот когда научусь вовремя ручкуцеловать и поставлю на полку альбомы французских импрессионистов, то враз стануподлинным русским интеллигентом.
– Вы тоже интересуетесь Рубцовым? – спросил он.
Габриэлла замерла, какой на хрен Рубцов в моей квартире, ноя ответил с жаром:
– О да!.. У меня в трех вариантах его песня «Я долгобуду гнать велосипед»!.. Ну, не песня, а на его стих песня. Классно! Слезувышибает.
Они все трое переглянулись, он замедленно кивнул.
– Да, Рубцов – великий поэт. А великие люди умеютзажечь сердца.
Габриэлла сказала торопливо:
– Давайте сядем? Вот здесь как раз удобно…
Я едва дождался, пока неторопливо займут места, а то кнашему столу уже направились какие-то лохматые очкарики.
Из угощений только крохотные пирожные на большой тарелкепосреди стола, вино наливают двое официантов за отдельным столом. Я сгребфужеры, спросил, кому что налить, довольно ловко ввинтился междуразглагольствующими у винного столика и вернулся уже с наполненными бокалами.
Сергей Константинович и Людмила Николаевна чинно беседовалиоб искусстве, Габриэлла издали встретила меня чуть смущенной улыбкой, значит, имне перемывают косточки, ну да это понятно, интеллигенты тоже люди, еще какие.
– Везде проблемы, – сказала она поспешно,вклиниваясь в разговор, – вот у Вячеслава тоже нерасторопные помощники,все сам за них делает…
Сергей Константинович повернул ко мне голову.
– Почему так?
– Самому быстрее, – ответил я, ставя перед нимбокал. – Им пока объяснишь…
Он вздохнул:
– Да, это знакомые проблемы. Все больше приходитнекомпетентных людей. Как в управление, так и в работу. Даже в учебу,представьте себе. Эти, которые лимитчики.
– Кто? – переспросил я, слово пахнуло чем-тодревним, я слышал его в детстве, только еще был другой режим, а сейчас, когдаграницы городов открыты, взамен пришли гастарбайтеры. – И в универах?
– Да, – ответил он хмуро. – Все учебныезаведения обязали выделять определенный процент для демобилизовавшихся изармии, а теперь ввели еще и квоту для вышедших из мест лишения свободы.
– Зэков? – удивился я.
Он посмотрел на меня с некоторой опаской.
– Вячеслав, вы слишком прямолинейны. У нас не принятотак называть людей, которые когда-то оступились, а теперь могут гореть жаждойвсе исправить, наверстать…
– Могут, – подтвердил я, подтвердила и ЛюдмилаНиколаевна.
– Ну да, – согласился я, нельзя не согласиться,когда на тебя вот так смотрят, – могут, да…