Книга Хей, Осман! - Фаина Гримберг

Дом был не особенно велик, выстроен в два этажа, выкрашен снаружи тёмно-красным цветом. Внизу и вверху помещались две галереи. Двери комнат отворялись на галереи. Двор перед домом убран был мозаичными дорожками из серых, белых и чёрных камешков, и по бокам этих дорожек - мирты кругами и изгибами. Между этими миртами цвели фиалки - по всему двору, около дорожек, в расселинах между каменными плитами старой лестницы, которая спускалась к воротам от дверей покоев парадных. Дом поднимался высоко над двором. С верхней галереи открывался прекрасный и широкий вид.

Во дворе Осман также увидел кусты розовые, виноградные лозы и большой пруд, назначенный для разведения рыб...

- ...Вино делать... — Осман указал на лозы.

- Я не велю подавать вино, - предупредительно сказал Михал.

Осман махнул рукой и отвечал даже и с некоторой досадой:

- Подавай вино! Вели подать много вина...

- Хорошо, - сказал Куш Михал короткое слово. Он уже догадался, что у Османа тяжело на душе; но решил не спрашивать ни о чём. Михал решил держаться за Османа. Боле никто ведь не благоволил к Михалу; родных матери он не знал; брат отца служил при дворе в Константинополисе и не побывал даже на похоронах отца Михала. Одна только дружба с Османом сулила юноше нечто занимательное в жизни, битвенные победы, веселье воинских пиров, жизнь весёлую, свободную, буйную... Смутно думалось Михалу и о юных красавицах, дивной красоты девушках, которых он добудет, похитит, насладится дивным счастьем обладания красотой... И это будет совсем не то что скучная близость телесная с босоногой Эвтихией, у которой пятки потрескались, и пахнет от неё чесноком, мятой, дикими лесными цветами и ягодами, козьим молоком, и волосы её грубые, жёсткие, будто конская грива. И тело у Эвтихии загорелое, даже толстоватый живот - совсем смуглый с тёмным выступом пупка. И старик, отец девчонки, только одно знает - таскаться к Михалу, кланяться униженно и выпрашивать себе всевозможные послабления - и овец бы ему не пригонять на господский двор должное число, и дочерям бы его прясть на себя только, а не отдавать спряденное в дом господина... Один лишь раз Побывал Михал в селе, называемом Теодосия, где жили продажные женщины, певицы и танцовщицы, соблазнявшие мужчин и промыслом этим прокармливавшие семьи свои. Там женщины были в прозрачных одеждах, а груди голые, но тела оплывшие, а лица чересчур набелённые и нарумяненные. Михал полагал себя уже довольно узнавшим женские нравы и достойным красавицы. О такой красавице читывал он в сочинении Анны Комнины[258], когда отец ещё жив был и заботился о сыновьем учении:

«Была она высокой и стройной, как кипарис, кожа у неё бела, как снег, а лицо имеет оттенок весеннего цветка или розы. Кто из людей мог описать сияние её очей? Её поднятые высоко брови были золотистыми, а глаза голубыми. Такой соразмерности членов и частей тела, такого соответствия целого частям, а частей целому никто никогда не видел в человеке. Это была одухотворённая статуя, милая взору людей, любящих прекрасное, или же сама Любовь, облечённая плотью и сошедшая в этот земной мир...»[259]

Вот такую бы привести на своё ложе красавицу!..

Михал отвлёкся от мечтаний и помотал головой. Встретил зоркий взгляд Османа. Оба уже спешились, и коней приняли конюхи.

- Будешь ли ты мыться в бане? - спросил Михал.

Осману вовсе не хотелось признаваться в своём невежестве. Он и не ведал, как моются в бане, да и что за баня...

- Буду мыться, - сказал Осман.

Они прошли в особый покой, где разделись и облачились в одежду для мытья, надели лёгкие штаны и повязались передниками из лёгкой же материи. После чего вкусили всех наслаждений бани: парились докрасна, покрывались пеной душистого мыла, поливали тела холодной ключевой водой. Один из слуг Михала растёр тела хозяина и гостя и умастил душистым хорошим маслом. Осману глянулась баня и он очень хвалил её:

- Хорошее, хорошее дело! - приговаривал гость. - И я такое поставлю в Ин Хисаре.

- И я люблю баню, - откликнулся Михал, весёлый и раскрасневшийся. - Прежде, давно, в городах было много бань, но наши священники говорят, что истинному христианину лучше умываться не водой, а слезами...

- Нет, бани - это славное, хорошо! - Осман уже облачался в просторный мягкий халат распашной. Рядом запахивался в такой же халат и Михал.

- В древние времена было много бань в городах[260], - повторил Михал...

Осман вдруг вспомнил давние свои беседы с отцом, предвидение великой державы... Теперь ему захотелось сказать, что будет великая держава, и будут города, и в городах будет много бань... Но Осман сейчас не сказал ничего...

- ...В древние времена были в городах выстроены высокие здания бань, - говорил Михал, - термы назывались...

В малом покое накрыт был стол. Увидев стулья, Осман закивал:

- Хорошо, хорошо! И я ведь не всегда сижу, как сидят наши кочевники, поджав под себя ноги. Сегодня буду сидеть с тобой, как ведётся у вас!

Хозяин и гость сели за стол. Поставлен был кувшин с вином и серебряные чаши.

- Это кипрское вино, - сказал Михал, - хорошее. И сам я буду твоим виночерпием. - И налил в чашу густое тёмное вино, поставил чашу перед гостем...

Осман отпил, сказал:

- Хорошо!..

- Кипр - это греческий остров, - сказал Михал. - Рассказывают, будто в языческие времена Уран, бог неба, поссорился со своим сыном Кроном и тот оскопил отца. Капли крови Урана упали в море близ острова Кипр, и из этих капель родилась богиня любви Афродита и вышла из волн морских на островной берег. Она была нагая красавица... - Михал внезапно прервал свою речь.

Осман улыбался.

Подали белый хлеб в плетёной корзине. Принесли слуги и другие яства. Похлёбка приготовлена была из мяса нежного диких голубей и приправлена солью, перцем, уксусом и оливковым маслом. Окуни начинены были смесью нетолчёных мелко орехов и молотых пряностей. Подано было и жареное мясо зайцев, также приправленное пряностями очень обильно...

- Прости! - сказал Михал. - Ты приехал так неожиданно, у меня потому нет для тебя угощения достойного...

- Ты, Куш Михал, угощаешь меня хорошо! - сказал Осман, отирая засалившиеся ладони о колени, обтянутые кожаными штанами.

- Три дня тому назад я убил на охоте кабана, - продолжал Михал, — но я подумал, что хотя ты и попросил вина, но всё же я не должен потчевать тебя кабаньим мясом...