Книга Золотые слезы - Лори Макбейн

Задержавшись во внутреннем дворике, Николя заметил умолкнувший фонтан, окруженный розовыми кустами. Кирпичная дорожка, которая вела к нему, поросла сорной травой. В знойные летние дни двойные двери, ведущие в двухъярусную галерею, обычно бывали открыты — через них в дом проникали прохлада и свежесть, аромат цветов. Домик прислуги тоже, судя по всему, был необитаем. Олеандры все еще были в цвету, а огромные магнолии с вощеной зеленой листвой ждали весны, чтобы покрыться чудесными кремовыми цветами. Грустно было видеть запустение и упадок, в которые был приведен этот некогда уютный и красивый уголок. Николя без труда справился с замком на двери галереи — он знал способ, открыть его без ключа — и вошел в столовую. Массивный черного дерева стол, за которым раньше собиралась вся семья, был покрыт толстым слоем серой пыли, равно как и буфеты, расставленные вдоль стен.

Из столовой Николя попал в холл, куда с трудом просачивался свет через маленькое зарешеченное окошечко над входной дверью. Справа от него были три большие комнаты. Он вошел в гостиную и с порога оглядел софу с бледно-зеленой обшивкой и с мягкими, отороченными кружевами подушками, камин с мраморной полкой, чайные столики, стулья на точеных хрупких ножках. Хрустальные шандалы и овальные зеркала в позолоченных рамах отражали тусклый солнечный свет, пробивавшийся сквозь гардины. Если пересечь гостиную, то можно оказаться в огромном бальном зале, где так часто устраивались шумные приемы и маскарады с живым оркестром и великолепным угощением. Но очевидно, что здесь давно не давали никаких балов, что в этом доме давно не звенел веселый молодой смех, не гремела музыка.

Николя вернулся в холл и подошел к лестнице на второй этаж. Его ладонь крепко сжала дубовые перила, волной нахлынули воспоминания, и в ушах раздались голоса прошлого.

— Спорим, что ты не съедешь вниз, не ступив на пол? — кричал десятилетний Франсуа, вызывая младшего брата помериться силами.

— Ставлю своего пони и новый аквариум! — запальчиво отвечал восьмилетний Николя. Теперь было смешно вспоминать об этом состязании, а тогда, в детстве, все было всерьез, на карту ставилась честь. Кстати, Николя выиграл этот спор, ему удалось съехать по перилам вниз, ни разу не касаясь ногой пола. А вот Франсуа упал и сломал руку. Николя вспомнилось еще, как воскресным утром они с братом долго одевались, чтобы идти к мессе, а потом суровая горничная подгоняла их вниз по лестнице.

— Слышала бы вас сейчас ваша мама, мастер Николя! Интересно, что бы она сказала? А что у вас в кармане, мастер Франсуа? Покажите-ка. — Она вскрикнула от ужаса. — Что вы собираетесь делать с этой лягушкой? Господи, а вдруг бы она выскочила во время причастия!

По возвращении из церкви их ждал прекрасный завтрак, на который приглашались друзья и знакомые. Затем им предстоял поход в театр на детский утренник или в оперу, после чего все возвращались домой к обеду. Ближе к вечеру ковры в гостиной скатывали, мебель отодвигали к стенам, тетя садилась за рояль, а молодежь танцевала. Слуги разносили пунш и прохладительные напитки. Время текло незаметно, и скоро наступала полночь. Пора было идти спать.

В последний раз бросив задумчивый взгляд на перила лестницы, Николя покинул дом и отправился бродить по улочкам, веером расходящимся от Старой дороги. Они, к счастью, не претерпели коренных изменений за последние пятнадцать лет и остались вполне узнаваемыми. Может быть, на них тоже появился налет запустения, но былого очарования в глазах Николя они не утратили. Впрочем, теперь его занимал лишь один вопрос: почему Монтань-Шантали оставили свой дом и, судя по всему, сделали это довольно давно?

Mapa не знала, считать ей апартаменты, которые снял Николя, своим или их общим жильем. Не означает ли отдельный номер в отеле то, что их совместной жизни пришел конец и любовные отношения исчерпаны? Даже если она и ошибается, то в эту самую минуту Николя с распростертыми объятиями встречают дома, в семье, а это неминуемо приведет к разрыву их связи. Mapa не расспрашивала Николя о том, что побудило его так внезапно вернуться в Новый Орлеан, поскольку он ясно давал понять, что не желает обсуждать этот вопрос. Единственное, о чем Маре было известно, это письмо от отца с просьбой вернуться. Mapa изо всех сил боролась с собственным любопытством и желанием вызвать Николя на разговор о его прошлом. Тем труднее ей было сдерживать себя, что она оказалась в курсе сплетен о тех обстоятельствах, которые вынудили его бежать из Нового Орлеана после злополучной дуэли.

Вне всякого сомнения, Николя не вернется. Он снял ей номер в отеле и почел свои обязательства по отношению к ней выполненными. Пришло время самой о себе позаботиться. Их пути разошлись, что было оговорено еще на пароходе. Жаль только, что Николя не оставил ей денег на покупку билетов на пароход до Лондона, прежде чем пропал из виду.

Mapa оглядела обстановку номера и пришла к выводу, что Николя заплатил за него немалые деньги. Меблировка изысканно сочетала в себе европейский декоративный стиль, для которого характерно применение ценных пород дерева, с модернизированным рококо, который отличает воздушность, обилие позолоты и богатство обивки. В огромных напольных зеркалах отражался свет хрустальных подсвечников, ноги по щиколотку утопали в турецком ковре.

— А где дядя Николя? — спросил вдруг Пэдди, отходя от окна, откуда наблюдал за улицей. — Он обещал мне, что мы пойдем на рыбалку.

― Пэдди, любовь моя, — ответила Mapa с ласковой улыбкой. — Во-первых, не стоит называть Николя дядей. А во-вторых, никто не обещал тебе никакой рыбалки. — Она постаралась аккуратно подготовить его к исчезновению Николя. — Кроме того, мы уедем из Нового Орлеана прежде, чем может состояться какая бы то ни было рыбалка.

— Он обещал! — сердито топнул нотой Пэдди. — Он сам сказал, что мы пойдем на рыбалку, и разрешил называть себя дядей, если я захочу! — Он подбоченился и, упрямо выпятив подбородок, исподлобья взглянул на Мару. В этот момент он показался ей невероятно похожим на своего отца.

— Я просто хочу избавить тебя от разочарования, Пэдди. У Николя здесь своя семья, друзья. Он будет проводить с ними почти все время. Мы ведь не его семья, правда? Мы для него совсем не важны.

— А почему мы не можем стать его семьей? — дрожащим голосом спросил Пэдди, часто моргая от накативших слез. — Он любит тебя и меня. Он не может уйти, не попрощавшись со мной! — Его худенькие плечики сжались от обиды и горя. — Почему никто не остается с нами, Mapa? Папа ушел, и Швед, и Горди с Паулем. Неужели мы никому не нужны?

Мару до глубины души поразил этот неожиданный вопрос. Она смотрела на поникшую фигурку мальчика в бело-синем матросском костюмчике, на хрупкие плечи которого, казалось, навалилось в этот миг все горе мира. Она подошла к нему, и Пэдди обнял ее за талию, уткнувшись лицом в подол юбки. Ему было необходимо ощущать ее тепло. Этот телесный контакт с близким человеком придавал ему уверенности, отгонял прочь страхи.

— Я всегда буду рядом с тобой, Пэдди. Я никогда тебя не оставлю. Ты мне веришь?

— Я люблю тебя, Mapa, — прошептал Пэдди в ответ. Mapa склонилась и поцеловала его в макушку. Как бы ей хотелось не обмануть доверия малыша! Она вдруг остро почувствовала ту ответственность, которую возложило на нее это детское признание в любви — искреннее и хрупкое, беззащитное перед любым неосторожно сказанным словом или необдуманным действием.