Книга Великая смута - Николай Плахотный

Пошел я в указанном направлении. Увидел красивое и статное строение с вывеской — совхоз «Машук». Поднялся в отдел кадров, спросил насчет работы. Мне с готовностью ответили: «Если есть серьезные намерения, то препятствий, дескать, не будет».

Легко и просто решился наш с Лидой кадровый вопрос. Через полгода мы влились в незнакомый трудовой коллектив. Скажете: «Легкомысленно мы поступили». Нет, друг мой дорогой, все мы продумали до мелочей. И все же пришлось живьем рвать родовые корни. Боль ту в письме не выразить. На земном шаре не найдется столько бумаги. В.

Письмо сто восьмое

Жаловаться грех, устроились мы неплохо. Есть что поесть, есть во что одеться и чем утешиться. Детей подняли, они стоят на ногах. Близок уже и наш пенсионный возраст, когда можно расслабиться и пожить в полное свое удовольствие.

Говорят, кабы мне образование соответствующее, из меня бы вышел классный специалист по животным, то есть зоотехник. А один человек, прочтя мои рукописные заметки, уверил, что они могли бы быть полезны для детей. Я же нисколько не сожалею, что остался малограмотным. Зато нахожусь в самой гуще народа. Иной раз, правда, тянет в компанию людей бывалых, с широким кругозором.

В нынешнем своем положении очень сожалею, что уехал с хутора. Спору нет, Кавказ красив, притягателен, но все же он чужой, не для русской души. Мне снится степь. Слышу голоса односельчан. Спорю с ними о жизни и связанных с нею мелочах. Вспоминаю собачку Найду. Это было душевное создание. Павлинов я спас, ее же предал. Дело было так. Когда вернулся в хутор за павлинами, трое суток искал Найду, да так и не нашел. Рассказывали, она с полгода дежурила у порога дома, свернувшись калачиком. Потом куда-то сгинула.

Но если совсем-совсем честно. Жизнь не задалась. На мелочи растратил отпущенные мне судьбою дни. В натуре вышло вышла тр-р-рынь тр-р-рава-а-а.

Письмо, написанное незнакомым почерком

Уважаемый Н. Ф. Пишет вам Лида. Валентин совсем плох. У него инсульт. Отнялась правая рука и правый же бок. Вчера была у него. Еле языком ворочает. Я поняла, что он хочет, чтобы я переслала вам все его записки. Собрала все, что попалось под руки. Отправила в Москву бандеролью.

Эту перестройку Валентин сердцем не принял. Переживал сильно, мучился. По ночам плакал, как дитя малое.

Будьте хоть сами здоровы и счастливы. Лидия.

У СВОЯКОВ

На путевку денег не хватало. Но был запасной вариант: катануть к своякам, в Иловку. Едва подумалось о том, защемило в груди. Не помню, как до места доехал.

И вот стою на крыльце. Крадучись, аки тать, миновал сенцы. Переступил щербатый порожек. Из боковушки собственной персоной вышел кот Сафрон. Хвост трубой (признал значит!). Что-то промурлыкал в знак приветствия.

Нервно колыхнулись ситцевые портьеры. В разрезе обозначилось лицо тетушки:

— Долго же не было тебя.

— Да ведь только на пять минут со двора вышел. Пять лет как не бывало.

Осенила крестным знамением:

— Ну, блудный, здравствуй.

День-другой на улицу глаз не кажу, наслаждаюсь дворовой работой. Ладони стали шершавые, как наждак, зато держаки инструментов отполировались до глянца. Здорово чувствовать себя хозяином, хоть и временным.

Горячие ветры приносили из степи пряный дух поспевающих трав. Начинались сенные хлопоты. В последнюю субботу июня общественная комиссия распределяла по дворам покосные делянки. Село загомонило. От мала до велика вооружились косами, граблями, вилами. Своих сил показалось мало. Кликнули на подмогу городских родичей. Те словно сигнала ждали. Явились мигом и с ходу включились в страду.

Я предложил свои услуги. Екатерина Ильинична оценивающим взглядом смерила меня с ног до головы.

— Коль охота есть, коса найдется.

К концу дня к воротам подкатил мотоцикл с коляской. Не вошел, влетел в дом дядя Егор. Прямо с порога попросил напиться. Безотрывно опорожнил гвардейскую чашку кваса. Наконец дух перевел:

— Слыхать, косари у нас завелись?

Я понял намек и пошел облачаться в рабочее.

Ехать решили сразу же. На месте, значит, переночевать, а с солнышком браться за дело. В компании с нами был Егоров сват, Иван Демьянов. Я у него когда-то на агрегате сеяльщиком робил. На тетушкин вопрос, каков им бригадиром срок даден, Егор доложил:

— Ровно в десять я должон уже на стане быть.

— Как же обернетесь-то?

— Ты глянь на косарей. Сено возьмем одним махом.

Так со смехом и вышли.

По приезде на место не стали отдыхать-роскошествовать. До темна успели сделать пару кругов.

Двигались журавлиным клином. Демьянов впереди, а мы с Егором на некотором отдалении. Конечно, я отвык от деревенского дела. Напарники со своей стороны делали все, чтобы я не чувствовал их снисходительности к слабаку: всячески подстраивались под мой ход и ритм. Были, однако, моменты, когда у меня перед глазами все плыло. Казалось, еще шаг сделаю и упаду. Наконец силы совсем иссякли. И тут же почувствовал на плече чье-то прикосновение. Оглянулся — рядом стоит улыбающийся Демьянов.

— Обрати внимание, земляничка поспела, — и протягивает полную горсть.

— Вот так допинг! Да так кстати. Но съесть все самому — нахальство. — Поделился с Егором. Он осторожно и как-то неловко взял щепоткой две-три ягодки. Неспеша отправил в рот.

— Эх, хорошо. Освежает.

Потянулись за куревом. Прикурили от одной спички. И гуськом по свежей кошенине потянулись к месту ночевки. Засветло собрали простецкий ужин. Маленько расслабились.

Демьянов вдруг озадачил меня вопросом:

— Чего тебя туда-сюда нелегкая носит? Возвращайся насовсем. Хозяином, глядишь, станешь.

Словно щепоть соли на открытую рану кинул. Оно, конечно, заманчиво. Да каково горожанину обживаться на новом месте. Какие силы надо иметь, какие средства!

— Не к чему, — говорю, — возвращаться. Из всей родни осталась только тетка. Да и та неродная.

— А мы кто? — возвысил голос Егор. — По-русски говоря, свояки. Значит, свои люди. Между нами, мальчиками говоря, за сезон, глядишь, домишко бы справили. За работу ни гроша не взяли бы. Зато уж магарыч и весь приклад к нему выставь полную норму.

— Не сумлевайся! — категорично молвил Егор Ильич.

Не готов я был к серьезному разговору, а все равно приятно было. Тут как раз и чаек подоспел. Душистый напиток из разнотравья пили уже в потемках. Усталость как будто растворилась в чаю без остатка. Полный кайф! Да сверх того ночь подарила нашей компании музыкальную мистерию. Скрипичный концерт начали кузнечики. К ним подключились дрозды, перепела. Как на контрабасе тянул свою ноту болотный дергач. Солировала сладкоголосая иволга.