Книга Эволюция Бога. Бог глазами Библии, Корана и науки - Роберт Райт

Для управления городом было целесообразно, чтобы все мединцы считали Мухаммада не только защитником их права на поклонение, но и человеком, обладающим подлинной властью, дарованной свыше. Поэтому он стремился показать христианам и иудеям, что позволительно признавать истинность его заявлений, не отрекаясь при этом от собственных традиций. Он объяснял, что Бог «ниспослал Таурат (Тору) и Инджил (Евангелие) как руководство для людей», а теперь посылает Коран, «подтверждающий то, что было до него» [У Кулиева – ««ниспослал Таурат (Тору) и Инджил (Евангелие), которые прежде были руководством для людей. Он также ниспослал Различение (Коран)». – Прим. пер.] И он побуждает иудеев и христиан сосредоточиться на общем авраамическом знаменателе: «О последователи ранних откровений! Давайте придем к принципу, общему для нас: что мы не будем поклоняться никому, кроме Бога и не будем приписывать божественность никому, кроме Него»16 (У Кулиева – «О люди Писания! Давайте придем к единому слову для нас и для вас, о том, что мы не будем поклоняться никому, кроме Аллаха, не будем приобщать к Нему никаких сотоварищей и не будем считать друг друга господами наряду с Аллахом. – Прим. пер.)

Разумеется, чем больше область согласия авраамических религий, тем полнее христиане и иудеи могли признать авторитет Мухаммада. Чем больше общих ритуалов у разных вер, чем больше теологических различий они способны устранить, тем более сплоченным государством может быть Медина.

Здесь Мухаммад был готов нести некоторое бремя приспособления. Оказавшись в Медине, он решил, что его последователи будут каждый год поститься двадцать четыре часа, как иудеи на Йом Киппур. Он даже назвал этот обряд Йом Киппуром, по крайней мере воспользовался выражением, которым называют Йом Киппур арабские иудеи17. Еврейский запрет на поедание свинины нашел отражение в исламе, будучи, вероятно, впервые провозглашенным в Медине18. Мухаммад также объявил, что его последователи должны молиться, обратившись лицом к Иерусалиму. В сущности, он так перемешал исламские и иудейские обряды, что через полвека после его смерти один византийский христианин назвал Мухаммада «наставником», который разъяснял арабам Тору19.

А установить контакт с христианами оказалось сложнее. В общих чертах отношение ислама к Иисусу Мухаммад наметил еще в Мекке. Он восхвалял Иисуса как великого пророка, но отказывался считать его Сыном Божьим. Да, говорил Мухаммад, Иисус был послан как знак Божий, да, его родила непорочная дева. Но «не подобает Аллаху иметь сына»20.

Возможно, эта позиция была логически обоснованна. В ходе своей монотеистической миссии, находясь среди арабов-политеистов, Мухаммад осуждал тех, кто признавал существование Бога самого Мухаммада, Аллаха, и при этом утверждал, что у Аллаха есть дочери. Нет, говорил Мухаммад, Бог только один – никаких дочерей богам не полагается (кроме случаев, когда необходимо заключить союз с политеистами, который, как мы видели, привел к появлению впоследствии вычеркнутых «сатанинских аятов»). А если у Бога не может быть дочерей, как же у него может быть сын? В одной суре периода Мекки указано, что именно так возражали самому Мухаммаду языческие скептики в редкие моменты, когда он относился к Иисусу с почтительностью, соответствующей его божественному статусу. «Они говорят: «Наши боги лучше или он?» Они приводят его тебе в пример только для того, чтобы поспорить. Они являются людьми препирающимися!»21

Возможно, это и есть теологический поворотный пункт для Мухаммада: он приблизился к признанию божественности Иисуса, как мог, и понял, что загоняет самого себя в угол, подрывает монотеистическую идею собственных слов.

В итоге возникает вопрос: зачем Мухаммаду вообще понадобилось восхвалять Иисуса, если он собирался отрицать его божественность и вызвать отчуждение у всех истинных христиан?

Здесь выражение «истинные христиане» вводит в заблуждение. Как мы уже видели, древнее христианство было гораздо более пестрым, чем его причесанная версия, позднее утвердившаяся в истории. Вспомним евионитов, «еврейских» христиан, которые считали Иисуса признанным сыном Бога – мессией, но человеком. Мы не знаем, что стало с ними после того, как об их существовании упомянули в текстах IV века, однако их влияние вполне могло достичь арабского мира. Дж. М.Родуэлл, британский переводчик Корана в XIX веке, полагал «ясным, что Мухаммад заимствовал… из учений евионитов»22. Если евионитские учения действительно распространялись по арабскому миру, вероятно, в нем существовали и сами евиониты – или подобные им люди23. И Мухаммад вполне мог надеяться завоевать их уважение, поклоняясь Иисусу-человеку.

Евиониты были не единственным источником многообразия христианства. Поскольку арабский мир поддерживал торговые связи не только с византийской Сирией на севере, но и с Персидской империей на востоке, ему были знакомы сторонники «несторианства» – христиане, которые верили, что Христос, несмотря на божественность, был в большей мере человеком, чем допускали римские или греческие христиане. В Персии манихейцы считали Иисуса пророком, но не божеством. Кроме них, были сирийские, более ортодоксальные христиане. Словом, ассортимент «христианских» верований был широк24.

Собственно говоря, и арабские иудеи во времена Мухаммада могли соответствовать любой части иудейского спектра – от евангелического апокалиптизма до умеренного консерватизма25. Мекка VII века была сродни современному миру, в ней соприкасались разнообразные культуры, со временем создавались условия для творческого синтеза. Стремление анализировать Коран, разделяя аудиторию Мухаммада на «христиан», «иудеев» и «язычников», принижает культурную сложность эпохи и утонченность политического испытания, с которым столкнулся Мухаммад.

Все это могло бы объяснить в противном случае кажущийся загадочным факт, что в Медине Мухаммад продолжает добиваться преданности христиан и в то же время осуждает «христианскую» теологию более явно, чем в Мекке. Здесь он впервые отвергает учение о Троице, так и называя ее. «Не говорите: «Троица!» – советует он последователям Иисуса26.

Однако даже в этой суре, отказывая Иисусу в статусе Бога, Мухаммад подчеркивает его особое положение, называет его Мессией и ссылается на Евангелие от Иоанна, где Иисус назван воплощением божественного Логоса, «Слова». «Люди Писания, – говорит Мухаммад, – Мессия Иса (Иисус), сын Марьям (Марии), является посланником Аллаха, Его словом, которое Он послал Марьям (Марии), и духом от Него». Мухаммад также восхвалял христианские добродетели; Бог, согласно Корану, дал Иисусу евангелие и «в сердца тех, которые последовали за ним… вселил сострадание и милосердие»27.

Даже если бы Мухаммад смог убедить таким способом христиан, перед ним все равно стояла бы проблема. Он называл Иисуса Мессией, а иудеи придерживались того мнения, что пришествия Мессии еще не было. Если Мухаммад действительно стремился, как порой кажется, создать общий религиозный фундамент для христиан и иудеев, а затем назвать этот фундамент «исламом», он выбрал нелегкую задачу.

Вдобавок положение осложнял неудобный вопрос о конкретном характере отношений между христианами, иудеями и Мухаммадом. Да, Мухаммад был готов запретить мусульманам есть свинину, наставлять их молиться, повернувшись в сторону Иерусалима, и даже праздновать Йом Киппур. Да, он соглашался признать непорочное зачатие Иисуса, называть его Словом и Мессией. Но в конечном итоге он стремился к тому, чтобы иудеи и христиане приняли его религию, признали, что все их писания, хоть и священные, были прелюдией к Корану, что их пророки, несмотря на все их величие, были предтечами самого Мухаммада. Любое слияние религий, которое представлялось ему, вовсе не было слиянием на равных.