Книга Песнь Серебряной Плети - Бранвена Ллирска

А потом навеянное волшбой марево сна окончательно слетело. И в сердце вновь ударил тупой кинжал неизбывной, бескрайней, как сама смерть боли.

Эйтлинн осторожно огляделась. К счастью, комната была другой, не теми проклятыми спальными покоями сумасшедшей королевы. Должно быть, ее перенесли куда-то, пока она беспробудно спала, как та принцесса Шиповничек, что, помнится, ухитрилась родить двойню, не пробуждаясь. Спала… А может быть ей все это только приснилось? Никто не умирал, ничего этого не было на самом деле, всего этого желтого болота, желтой пены на губах, полета сквозь Бездну Домну… Ведь так не бывает!

Высокая кровать без балдахина… Кровать ли? Ну, определенно что-то мягкое, широкое и значительно выше уровня пола. Резной потолок, дубовая листва из зеленого мрамора по периметру, распахнутые настежь стрельчатые окна. Запах, похожий на талый ледник…

Фетч настойчиво наклонился, заставляя себя увидеть. Призрачный двойник Киэнна отрешенно смотрел сквозь нее. Эйтлинн спешно зажала себе рот обеими руками. Она уже знала, что такое фетч и даже видела нечто подобное не так давно. Но сейчас на мгновение подумала, что видит совсем другое. Безликую тень слуа, обретшую обличье. Немного механический, но все же знакомый до отчаянья голос начал отрывисто начитывать скупое послание:

— Этт. Думаю. На этот раз. У меня. И впрямь. Все получилось. Как надо. Шинви привезет его. К тебе. Он жив. Все в порядке. Прости, но, полагаю. Мне самому отсюда. Не выбраться. Увидимся по ту сторону. Хозяйка Аннвна. Прощай. И я люблю тебя.

Он замолчал, замер и стал медленно таять. Распрямившаяся внутренняя пружина дернула Эйтлинн вверх и она резко села, вглядываясь в искаженное пространство. Или так и должно быть? До пола, по меньшей мере, футов шесть, до изголовья кровати — и того больше. Или изножья? То огромное и мягкое, на чем она лежит — подушка? «Фея Динь-Динь». Пора рассыпать пыльцу и паять кастрюли? По счастью, совсем рядом, всего лишь в каком-то десятке ярдов от нее находился кое-кто еще более маленький, чем она сама: в высоченном, похожем на пресловутую скалу Лорелей кресле, в деланно-непринужденной позе восседал тот самый рыжий карлик, что подобрал ее на берегу бурной реки, сразу по возвращении из Аннвна. Эрмес, Эрман, Орман — как его там? Его притворное равнодушие выглядело нисколько не убедительным, а огромные яшмово-рыжие глаза жадно пожирали останки призрачного посланника. Склянка с какой-то чуть дымящейся микстурой в его руке едва заметно подрагивала.

— Как есть придурок… — проворчал он себе под нос.

— Что. Это. Всё. Значит? — Эйтлинн сжала кулаки до ломоты в костях.

Пикси фыркнул, резко опустив склянку на широкий подлокотник, способный сойти за барную стойку:

— Твой чокнутый дружок шлет тебе привет с того света. Что не понятно?

Эйтлинн мысленно ухватила его за горло. Коротышка, похоже, почувствовал хватку — поморщился, нервно потер кадык ребром ладони.

— Мне ничего не понятно, — прищурилась она. — И изволь отвечать как следует! Потому что мне, знаешь ли, не нужна ваша драная Глейп-ниэр, чтобы заставить тебя выпрыгнуть с пятидесятого этажа!

Или на каком они там были? Ее мелко трясло, должно быть, от ярости. Или все же от страха тоже? Бояться глупо и стыдно. Но это — если бояться за самого себя.

Рыжий снова хмыкнул, откинулся назад на спинку кресла, всем своим видом демонстрируя, что принимает вызов:

— Да хоть с сотого. Я летать умею.

Ей захотелось изрезать его в мелкие куски, прокрутить десяток раз через мясорубку, потом собрать заново и повторить еще раз. Пикси озадаченно поднял брови. Каким-то образом он, кажется, почувствовал и это.

— Ого, — смерил ее взглядом скупщика драгоценностей он. Может быть, не с жадной восторженностью, какую вызвал бы у него вид бриллианта в тысячу карат, но сытым удовлетворением так уж точно. — Да ты горячая штучка! Ладно, убедила. Сейчас объясню.

И он вкратце рассказал ей о кинжале в горло, невольном купании в водах Ши-Ланэ на закате седьмого дня и его живительном воздействии. По его же признанию, сведения эти приходили к нему несколько расплывчатыми и обрывочными, но Эйтлинн быстро сопоставила услышанное с тем, что успела прочесть в кодексах фоморов. Кир А-Мар-Бетх. Великий Дом Пробуждения. Неужели все так просто? И это до сих пор работает? Интересно, откуда об этом знает пикси? Читает мысли? Или что-нибудь еще? Как много он знает того, о чем не рассказывает?

— Полагаю, теперь он сделал то же самое для твоего молокососа, — закончил пикси и тут же вновь принялся с деланным безразличием взбалтывать содержимое отставленного в сторону флакона. — То есть, по сути, обменял свою жизнь на его. Так что прямо сейчас Кэр Анноэт пожирает его самого заживо. «Король умер, да здравствует король».

Пожирает заживо. Об этом Киэнн ей тоже почему-то не рассказывал — о том, что видел, когда остался там в прошлый раз. Хотя, зная его, чему она удивляется? Странно, что этому рыжему рассказал. Или он и сам знает? Дрожь, колотившая Эйтлинн, десятикратно усилилась. Ей ярко представилось, как ртутные бусинки скользят по полу, потом вгрызаются в парализованное тело, выжигают дыры в живой плоти, обгладывают чуть золотистую кожу, всегда совсем немножечко шершавую, точно тончайший морской песок, высасывают лазурные, полные блюза — музыки горя, музыки греха — вечно прищуренные в грустной усмешке глаза, срывают с лица, как ненужную, поношенную тряпку, лживые и нежные губы, обращают в серый дым буйное золотое руно волос… Мороз вычерчивал на сердце фантасмагорические ледяные узоры. Ее собственном сердце.

А потом что-то хрустнуло, ледяная корочка раскололась, зашипела на углях яростной жаровни. В фоморам в Бездну! Она не позволит, слышите? Не позволит!

— Как быстро ты можешь перенести меня ко входу в Кэр Анноэт?

Алхимик покосился на нее, как на больную лихорадкой, странно, что лоб пощупать не подскочил:

— Это еще зачем?

Эйтлинн вновь на секунду сжала невидимые пальцы у него на горле. Ей совсем не хотелось пускаться в подробные разъяснения, когда каждая секунда могла быть на счету:

— Я спрашиваю!

Пикси снова поморщился, его лицо вытянулось и Эйтлинн на долю секунды показалось, что она узнает самою себя, возвышающуюся над недалеким и самонадеянным третьекурсником:

— Да двумя щелчками пальцев!

— А как быстро ты можешь доставить туда семь сотен фейри?

Рыжий нахмурился, сверля ее придирчивым взглядом:

— Для чего?

— Не «для чего», а когда?

Она злилась, кровь барабанила у нее в висках, гудела раздираемыми в клочья литаврами. Алхимик упрямо повертел головой:

— Так не пойдет. Если ты задумала какое-то массовое жертвоприношение, я не стану сгонять тебе под нож овец.

— Станешь. Если я захочу. — Эйтлинн по-звериному оскалилась. Но тут же усилием воли одернула себя. Да скажи ты ему, чего хочешь на самом деле! — Семь сотен живых добровольцев. Никто из них не умрет. — Она выдохнула. — Пожалуйста!