Книга Его Величество - Владимир Васильев

После того как великий князь покинул кабинет, государь еще какое-то время сидел недвижно, отбивая по столу костяшками пальцев дробь марша. Вспоминая последние минуты разговора с братом, он постепенно успокаивался. Михаил Павлович уже не был так настойчив. Он признавал необходимость дальнейшего улучшения закона о свободных хлебопашцах и не препятствовал, чтобы не переводить крестьян в обязанные, а значит, соглашался с возможностью ликвидации крепостных отношений.

Николай Павлович, было, собрался покинуть кабинет, как доложили о графе Александре Ивановиче Чернышеве. Все что угодно он мог ожидать от своего военного министра, но только ни это. Александр Иванович, докладывавший о готовности к смотру войск, вдруг прервался и, упомнив вскользь о предстоящем заседании Государственного совета, по-военному четко сказал:

— Ваше величество. Смею заявить свое мнение по рассматриваемому вопросу.

— Заявляй, — кивнул государь.

— Хочу заметить, когда мысль общей политической свободы уже давно овладевает умами Европы, все нововведения у нас представляются опасными. Подумайте о сем, пожалуйста, ваше величество.

Отбросив воспоминания вчерашнего вечера и кошмары минувшей ночи, Николай Павлович проследовал в кабинет. Он принялся читать текст выступления, внося поправки. Мало-помалу обреталась уверенность. Мысли становились стройными, облекались в правильную форму и вскоре он уже внушал себе: «Ты уберешь все, что на виду. Принятие закона станет молчаливым согласием на то, что личность крестьянина не есть частная собственность землевладельца — их связывают только отношения к земле, с которой нельзя согнать большую часть государственных плательщиков. Тогда на почве сего закона станет возможной личная свобода крестьянина без выкупа».

Перед тем как направиться на заседание Государственного совета, император зашел в домовую церковь. Он просил у Бога прощения, что и на этот раз должен был отступиться от уже намеченных облегчений для крестьян, за свои сомнения и страх. Государь клал поклоны Господу, прося его быть милостивым, не гневаться на него за малодушие, проявленное перед таким ответственным моментом — рассмотрением в Государственном совете проекта об обязанных крестьянах.

* * *

В 11 часов 20 минут император Николай, облаченный в конногвардейский мундир, в сопровождении государя-наследника Александра Николаевича, быстро вошел в залу собрания. Он окинул помещение взглядом и улыбкой приветствия, пожал руку князю Васильчикову и занял место председателя Совета.

В зале не было князя Волконского и графа Киселева, отсутствовал и великий князь Михаил Павлович. Когда все сели, Николай Павлович начал речь:

— Прежде слушания дела, для которого мы собрались, я считаю нужным познакомить Совет с моим образом мыслей по этому предмету и с теми побуждениями, которыми я в нем руководствовался. Нет сомнения, что крепостное право, в нынешнем его положении у нас, есть зло, для всех ощутительное и очевидное, но прикасаться к нему теперь было бы делом еще более гибельным.

В зал вошли князь Волконский и граф Киселев. Проводив их долгим взглядом, государь продолжил:

— Покойный император Александр в начале своего царствования имел намерение дать крепостным людям свободу, но потом сам отклонился от своей мысли, как совершенно еще преждевременной и невозможной в исполнении. Я так же никогда на это не решусь, считая, что если время, когда можно будет приступить к такой мере, вообще очень еще далеко, то в настоящую эпоху всякий помысел о том был бы не что иное, как преступное посягательство на общественное спокойствие и на благо государства. Пугачевский бунт доказал, до чего может доходить буйство черни.

«Что это я?» — подумал он, прерывая выступление и окидывая тревожным взглядом зал.

Фраза о пугачевском бунте им была первоначально выкинута из текста. Перечитывая после исправлений, сделанных Киселевым, Николай Павлович, видимо, снова вписал ее. Теперь он сожалел об этом.

Нашелся Дмитрий Николаевич Блудов, сидевший от него по левую руку. Председатель департамента законов Государственного совета налил в стакан воды, подал императору. Николай Павлович, выпив воду, кивком поблагодарил Дмитрия Николаевича.

Продолжив речь, государь называет причины, которые влияют на перемены мыслей в ходе крестьянской реформы: неосторожность одних помещиков, дающих своим крепостным несвойственное их состоянию образование, которое делает положение крестьян более тягостным, и употребление другими помещиками своей власти во зло.

Заканчивая мысль, он приходит к выводу:

— Но если нынешнее положение таково, что оно не может продолжаться, и если решительные к прекращению его способы также невозможны без общего потрясения, то необходимо, по крайней мере, приготовить пути для постепенного перехода к другому порядку вещей и, не устрашаясь перед всякой переменой, хладнокровно обсудить ее пользу и последствия. Не должно давать вольности, но должно проложить дорогу к переходному состоянию, а с ним связать ненарушимое охранение вотчинной собственности на землю.

Подходя к главной части текста, Николай Павлович все чаще поглядывал на дверь. Фразы, которые он намеревался произнести сейчас, можно сказать, писались для великого князя Михаила Павловича. Он обещал быть.

Государь посмотрел на пустой стакан, затем на Блудова, задумчиво рассматривающего высокий потолок. Мелькнула шальная мысль — прерваться, но он тут же ее отбросил. Далее государь читал медленнее обычного, делая паузу после каждого предложения, словно напоминая всем о важности этой части проекта:

— Я считаю это священною моею обязанностью и обязанностью тех, кто будет после меня, а средства, по моему мнению, вполне представляются в предложенном теперь Совету проекте указа.

Он во-первых, не есть закон новый, а только последствие и, так сказать, развитие существующего сорок лет закона о свободных хлебопашцах;

Во-вторых, устраняет, однако же, вредное начало этого закона — отчуждение от помещиков поземельной собственности, которую, напротив, столько по всему желательно видеть навсегда неприкосновенной в руках дворянства, — мысль, от которой я никогда не отступлю;

В-третьих, выражает прямо волю и убеждение правительства, что земля есть собственность не крестьян, которые на ней поселены, а помещиков, — предмет такой же первостепенной важности для будущего спокойствия;

Наконец, в-четвертых, без всяких крупных переворотов, без всякого даже вида нововведения дает каждому благонамеренному владельцу способы улучшать положение его крестьян и, отнюдь не налагая ни на кого обязанности принуждения, или стесняющей в чем-нибудь право собственности, предоставляет все доброй воле каждого и влечению собственного его сердца.

С другой стороны, проект оставляет крестьян крепкими той земле, на которой они записаны, и через это избегает неудобства положений, действовавших доныне в остзейских губерниях, — положений, которые довели крестьян до самого жалкого состояния, обратили их в батраков и побудили тамошнее дворянство просить именно о том же, что теперь здесь предлагается.