Книга Его Величество - Владимир Васильев

Государь морщится, отворачивается от набежавшего ветра и, пряча лицо в ворот шинели, пытается вернуться к программе Киселева: «…в программу будет внесено назначение крестьянам определенных земельных наделов и предоставление им прав собственности на движимое имущество. Обязательно ограничу права помещиков в наказаниях крестьян. Наконец, создам для крепостных крестьян сельское управление с сохранением влияния помещиков. — Он прерывает мысль и тут же радостно заключает: — Хорошо бы еще предоставить крестьянам права обращаться в судебные места наравне со свободными хлебопашцами. Вот тогда было бы по справедливости!»

Взгляд его невольно переносится к Петропавловской крепости, где рядом с другими Романовыми лежит его отец Павел Петрович. Мысль упрямо возвращает к строчкам из доклада Бенкендорфа о дворянской фронде и угрозе повторения дворцового переворота. Но слова об угрозе куда-то оттесняются, а место их занимают упреки великого князя Михаила Павловича, главноуправляющего путей сообщения и публичных зданий Толя, военного министра Чернышева, председателя Государственного совета князя Васильчикова, других высоких сановников.

«Не фронда, а они противятся реформе, отказываются поддерживать любую мою инициативу по раскрепощению крестьян», — думает он, переводя взгляд с Петропавловской крепости на Зимний дворец, окна которого переливаются солнечным светом, словно смеясь над его нерешительностью.

Фразы, роившиеся в голове, едва не произносятся им вслух: «Нет! Комитет не может дать предлагаемым изменениям к закону о свободных хлебопашцах силу обязательного постановления. Увольнение крепостных в обязанные крестьяне должно быть основано только на собственном желании помещиков. Я не могу пойти против воли дворян!»

Императору видится радость на лицах большинства членов Комитета, протестовавших против установления каких-либо обязательных норм повинностей при обращении крепостных крестьян в обязанные крестьяне. Становится жарко. Он опускает воротник шинели, давая холоду проникнуть внутрь. Не двигаясь с места, государь лихорадочно перебирает возможные варианты пунктов указа. Утром в беседе с Киселевым он одобрил проект, а что теперь ему скажет? Да, чего там Киселев! По всей стране в воздухе висит долгожданное слово «вольность»!

Наступает срок, когда от императора требуется единоличное решение, основанное на предложениях Комитета 1839–1841 и законе о свободных хлебопашцах 1803 года. Это уже программа освобождения крестьян с землей за выкуп. Николай Павлович волнуется. Киселев боится, как бы государь снова не отказался от своих намерений, как случалось уже дважды.

Замечая переживания отца, великая княжна Ольга Николаевна пишет в своем дневнике: «В конце зимы в одно прекрасное утро, когда мы сидели спокойно у Мама, занятые чтением вслух, послышались вдруг шаги Папа в неурочное время. Затянутый в мундир, он вошел с серьезным лицом. „Благослови, жена, — сказал он Мама. — Я сейчас предложу в Государственном совете план, представляющий собой первый шаг к освобождению крестьян“.

Это был указ для оброчных крестьян, по которому крепостные становились лично свободными, но должны были продолжать службу своему помещику дальше. Помещиков призывали к участию в таком освобождении. Провести же его в жизнь предлагалось им самим.136»

В июне 1841 года окончательный журнал Комитета с приложением проекта об обязанных крестьянах представляют императору. Государь накладывает резолюцию: «Исполнить». В начале 1842 года он вносит проект в Государственный совет. На 30 марта 1842 года назначается заседание общего собрания Государственного совета.

* * *

В ночь перед собранием Николая Павловича мучила бессонница. То ему виделось, что после утверждения проекта на Государственном совете за ним охотятся помещики, намереваясь убить, то он начинал представлять, как по огромной территории России полыхают усадьбы и повсюду движутся толпы вооруженных крестьян. По нескольку раз, едва он закрывал глаза, возникало недовольное лицо брата, великого князя Михаила Павловича, и на память приходили его резкие слова возражения на проект.

Он проснулся рано. Не поднимаясь с кровати, понимая, что уже не уснет, стал вспоминать ночные кошмары. И тут как-то неожиданно из памяти всплыли вчерашние встречи с братом великим князем Михаилом Павловичем и военным министром графом Чернышевым.

Великий князь со свойственной ему прямотой, зайдя в кабинет к государю, с порога заявил:

— Ты завтра на Государственном совете крестьянам объявишь свободу. Я, пожалуй, не буду присутствовать. Не хочу быть свидетелем позора.

— О какой свободе ты говоришь! — воскликнул Николай Павлович.

— Не вводи, пожалуйста, меня в заблуждение. Я приглашен в совет на обсуждение закона об обязанных крестьянах, — недовольно проговорил великий князь.

— Что в сем документе позорного? — Николай Павлович в нетерпении поднялся от стола. — Закон позволит земледельцам ликвидировать крепостные отношения, а крестьянам приобретать землю. Мы запретим продавать крестьян по долгам помещиков отдельно от семей. С принятием закона помещик может освобождать крестьян, наделяя их землей и получая за это с них определенный оброк деньгами или продуктами. Освобожденные крестьяне таким образом становятся обязанными. Мы с тобой об этом уже как-то говорили, Михаил, и ты выражал согласие. Ты сам высказывался о постепенном раскрепощении в согласии с помещиками.

— Я? — Михаил Павлович даже отступил на шаг, словно испугавшись.

— Ты! — государь ткнул ему в грудь пальцем.

Николая Павловича разбирало. Он хорошо помнил доверительную беседу с братом, в которой тот просил не ущемлять прав помещиков, а действовать осторожно.

«Куда еще осторожнее, — думал император, возвращаясь к себе в кресло. — Я и сам считаю освобождение крестьян мерой преждевременной. Да это и не закон вовсе, а некоторые изменения в закон о свободных хлебопашцах, изданный сорок лет назад при императоре Александре I. В нынешнем варианте прямо указывается — земля остается в собственности помещиков, им предоставляется возможность улучшать положение крестьян…»

Мысль осталась незаконченной. Он услышал за спиной голос брата и вздрогнул:

— Тебя, видимо, не насторожили вести о бедственном положении крестьян и помещиков в остзейских деревнях? Не волнует, что в той же Лифляндии бывшие крепостные спиваются и кончают жизнь самоубийством. Или не слышал выражения: «Да чтоб тебя в Ригу послали».

— Как ты можешь говорить об этом, брат? — Николай резко развернулся. — Беда остзейцев еще раз подтверждает мое опасение не отпускать крестьян без земли. В 1816–1819 году в Лифляндии и Эстляндии крепостное право отменили. Крестьяне превратились в безземельных батраков. Там только 0,23 процента пахотных земель в распоряжении у крестьян. Вся остальная земля у баронов.

— Так отдай землю крестьянам, — съязвил Михаил Павлович.

Николай Павлович с удивлением посмотрел на брата.