Книга История Семилетней войны - Иоганн Вильгельм Архенгольц

Жители больше всего страдали от голода, который дошел до того, что фунт самого плохого коровьего мяса стоил в городе 2 гульдена. Осьмина репы стоила 1 талер, а мера молока – 1 гульден. Этот недостаток самых необходимых припасов заставил гарнизон сдаться 1 ноября; он получил почетный пропуск. Осада эта, стоившая обеим сторонам много крови, была последней жертвой, приносимой смерти в этой войне, так как через два дня после этого были подписаны предварительные условия, прекратившие войну между Францией и Англией.

Фердинанд распустил тогда свои войска, сказав им трогательную речь, вызвавшую слезы у всех присутствовавших. Он благодарил их за доверие и за послушание и заключил уверением, что воспоминание о борьбе за отчизну со столь храбрыми войсками не угаснет в нем до самой смерти. Все в Великобритании восхваляли этого великого вождя. Британский сенат вручил ему через оратора {спикера} Нижней Палаты, мистера Куста, весьма почетную письменную благодарность за необыкновенные услуги, оказанные им Англии, присовокупив к этому годовую пенсию в 3000 фунтов стерлингов пожизненно. Английская армия, насчитывавшая теперь вместо 25 000 человек всего 16 000, выступила в обратный путь, направляясь в Голландию, где их ожидали английские транспортные суда.

Из всех воюющих держав могучая Франция более всех жаждала мира, так как финансы этой монархии совершенно оскудели, торговля ее необыкновенно пала, флот был уничтожен и все ее отдаленные владения в Азии и Америке завоеваны британцами. К этим различным государственным бедствиям присоединился еще сильный недостаток наличных денег во всех провинциях королевства, которое должно было высылать в Германию огромные суммы, очень часто попадавшие через руки английских пиратов в Англию. Людовик XV, принцы крови и знатнейшие дворяне Франции послали свою серебряную посуду в монетный двор; но это вспомогательное средство не соответствовало величине бедствия, при этом оно служило очевидным доказательством невообразимой нужды. Иные патриотические жертвы также ни к чему не повели. Земские чины больших областей и несколько значительных городов снарядили на свой счет военные суда и каперы, но тоже безуспешно; лишь только суда эти появлялись в море, они тотчас же становились добычей англичан. Однажды французы хотели высадиться в Англии, и срок осуществления этого намерения был близок, но ирландец, по имени Маккалистер, сообщил английскому двору место высадки, от чего зависело все предприятие. Человек этот, служивший во Франции в качестве шпиона, случайно нашел очень важные бумаги, которые благополучно привез в Лондон. Множество этих плоских судов пошло ко дну у французских берегов. Таким образом, неудачи преследовали французов на суше и на воде. Вольтер говорит: «Союз с Австрией в течение 6 лет стоил Франции больше денег и людей, нежели все ее войны против Австрии за 200 лет».

В этом ужасном положении Францию стала покидать и последняя надежда, так как новый союзник ее, испанский король, в один год был лишен англичанами всякой возможности продолжать войну. Гавана, ключ к американским владениям испанцев, оплот их золотых и серебряных рынков, погибла для них вместе со множеством накопленных там сокровищ; уже наполовину завоеванная испанцами Португалия снова стала свободна; цветущий город Пондишери в Азии был разрушен дотла точно так же, как торговые колонии французов на африканских берегах; Канада вместе со всеми важными французскими островами в Америке находилась во власти британцев. Трезубец Нептуна был, очевидно, упрочен за англичанами на целые столетия. Флоты всего мира затмились их колоссальными морскими силами, блеснувшими на этой стихии подобно невиданному дотоле метеору, освещавшему во всех частях света британские трофеи и простиравшему свои лучи до обоих полюсов. Все эти завоевания, купленные необыкновенной храбростью и национальным долгом, были, кроме одной Канады, возвращены врагам, согласно условиям мира, столь же необыкновенного, как и вся эта война.

Благодаря этому миру, зачинщиком которого был лорд Бьют, Фридрих опять очутился один перед своими врагами; и как бы нарочно желая нагромоздить препятствия на пути этого героя, которым восхищалась вся Европа, в трактате ясно было поставлено, что Ганновер, Гессен, Брауншвейг и другие области союзников должны быть очищены французами и возвращены англичанам; относительно же прусских провинций, находившихся в руках у французов, как-то: Клеве, Гельдерн и других, расположенных в Вестфалии, было сказано, что они должны быть только очищены. Договор, заключенный между Англией и Пруссией, в четвертом параграфе которого положительно оговаривалось, что они не должны заключать ни отдельного мира, ни перемирия без обоюдного согласия, совершенно не был принят во внимание новым британским министерством. Интересы короля и народа, его честь и настроение были совершенно упущены из виду, вследствие чего день провозглашения мира был для всей Великобритании скорбным днем.

Прусский посол в Лондоне протестовал формально против этого вероломного и противного договору мира, насколько он касался его государя; но напрасно. Он был утвержден 10 февраля 1763 года. Это произвело глубочайшее впечатление на Фридриха и возбудило в нем отвращение не к виноватому английскому двору, а к невинной и боготворящей его английской нации, которая никогда еще более единодушно не желала его спасения и праздновала все его победы необыкновенными проявлениями радости. Никогда иностранный государь не был в Англии предметом такого поклонения, как Фридрих. Величайшие ораторы парламента, всех партий не переставали превозносить его до небес; английские поэты воспевали его победы, а народ сжигал на площадях изображения его врагов. Такое настроение свободной и очень культивированной нации, которое могло бы сильно польстить честолюбию, не могло, однако, примирить Фридриха с политическими прегрешениями Сен-Джеймсского кабинета. Он вымещал свою обиду на всей британской нации, которую мало знал. Ее благородный энтузиазм и субсидии, выданные ею с такой готовностью для чужой пользы, скоро были забыты. Вместо благодарности он обнаруживал нерасположение, выражавшееся различным образом и угасшее только вместе с его жизнью.

Между тем король прусский воспользовался перемирием, простиравшимся, однако, лишь на Саксонию и Силезию, как и вообще на одни лишь прусские и австрийские области, и послал в Империю 10-тысячный корпус. Он хотел силой привести враждебные имперские чины к нейтралитету. Гусарский генерал Клейст получил это поручение, которое исполнил быстро и искусно, появившись сначала во Франконии, которая почти целиком была в союзе против Фридриха, причем взял Бамберг и другие значительные города. На Бамберг была наложена контрибуция в 1 000 000 талеров. Затем он отправился в германскую Венецию – Нюрнберг. Этот германский имперский город представлял странную картину: по языку и нравам – германский, а по образу правления, законодательству и политическому самомнению – совершенно венецианский, так как власть была сосредоточена в руках известных фамилий; граждане пользовались тут лишь ограниченной свободой; мудрые законы для поднятия индустрии были здесь весьма редки, и о значении их составилось очень высокое мнение.

Магистрат этого имперского города велел открыть ворота прусскому генералу, выслав ему предварительно капитуляцию, написанную варварским имперским слогом, причем депутаты обстоятельно разъяснили свои привилегии in Saecularibus et Ecclesiasticus, in Civilibus et Militaribus. Такая речь была новостью для гусарского капитана; он обещал ответить на все, как только прибудет в город. Ответа недолго пришлось ждать. Он был совсем в другом стиле и состоял из большой контрибуции в 1 500 000 рейхсталеров и освобождении арсенала. Клейст не позволил своим гусарам тратить время при совершении этой операции; они совершали набеги по всей округе, налагали контрибуции и распространили ужас до самых берегов Дуная. Тут они освободили всех заложников, которые были уведены из прусских областей во время войны имперскими войсками. В южных имперских землях пруссаков знали до сих пор лишь по рассказам, а за стенами городов сопровождали обыкновенно насмешками небольшие отряды легкой конницы. Но теперь прусские гусары сошли со своих коней и осаждали города. Таким образом был взят вольный имперский город Виндсгейм, а вольный имперский город Ротенберг на Таубере открыл ворота 25 прусским гусарам, тоже грозившим осадой. Вооруженные граждане сошли с валов и заплатили 100 000 рейхсталеров контрибуции. Все имперские князья южной Германии пришли в ужас, а герцог Вюртембергский, чувствовавший за собой сильную провинность, чуть было не бежал в Эльзас.