Книга Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - Игорь Курукин

Однако генерал к тому времени уже встретил прибывшего на Кавказ полномочного российского посланника, сына «верховника» и тайного советника Сергея Дмитриевича Голицына. Он направлялся в Иран для поздравления с «восшествием» на престол шаха Аббаса III, но его главной задачей было заключение антитурецкого союза с Ираном: «Понеже по всем турецким поступкам едва ли наиявной войны с ними миновать будет возможно, и для того весьма потребно не токмо персов и Тахмас Кулы хана к продолжению сильных операций против турок побуждать, но и оных в крепчайшей с ними дружбе и союзе содержать, дабы при случае такой с турками войны в пользу интересов наших и для сильного развращения турецких сил служить могли».

В Петербурге поначалу, кажется, надеялись удержаться на Кавказе. Рескрипт кабинет-министров на имя Левашова от 14 сентября 1733 года сообщал о посылке дополнительных частей и казаков; после получения известий о поражении Надира под Багдадом правители рассчитывали на затяжную войну, для чего рекомендовали командующему «персов ободрить», чтобы они «к миру с турками не склонились». Но планируемый трактат предусматривал помощь иранцам только против татарских походов через Северный Кавказ. Однако со временем стало понятно, что уступка оставшихся владений будет лишь минимальной ценой такого сотрудничества. Русское правительство было согласно отдать Баку и Дербент на следующих условиях: Иран не должен вступать в торговые или какие-либо другие отношения с Турцией и без согласия России не станет заключать какие-либо договоры. Если дело все же дойдет до ирано-турецкого договора, то в него должна быть включена и Россия, а в случае русско-турецкой войны Иран выступит на ее стороне.0 скорой «отдаче» провинций министры весной 1734 года заявили персидским послам и сообщили в указе Левашову.

Срочное отправление посольства с обязательными подарками обошлось в 13 759 рублей, и Коллегия иностранных дел просила компенсировать ей эти не предусмотренные бюджетом расходы. Представительное посольство (Голицына сопровождала свита с конвоем из сорока солдат и офицеров, трубачами, пажами, камердинером и четырнадцатью лакеями; тягот пути не выдержали пять из шести кречетов — царских подарков) было в марте 1734 года доставлено из Баку в Энзели и торжественно вступило в Решт, а через месяц с лишним добралось до Исфахана. Голицын встречал повсюду следы недавней войны — «несказанную пустоту». Посланник с неудовольствием отметил несоблюдение условий Рештского договора: вопреки его статьям, «градцкие командиры» драли пошлины с российских купцов.

Этот вопрос, впрочем, удалось урегулировать быстро, но скоро трудности стали нарастать. На торжественной аудиенции «высокородный и вы-сокоповеренный векиль и высокощастливыи вали и сипахсаляр иранской» заявил, что ему все равно, будет ли с турками мир или война, а на «конференции» его представитель Мирза Кафи сделал весьма обрадовавшее посланника предложение о совместной войне с Портой («…весьма разрыв с турками нужен», — доложил Голицын в Петербург), но тут же выдвинул целый ряд условий. По мнению иранской стороны, русские должны были выдать «изменников» — бакинского Дергах Кули-бека и шахсевенского Мусу-бека, совместно «искоренить лезгинцов», засылать к туркам иранских шпионов «чрез российский канал» и возвратить все отнятые провинции.

Голицын пустил в ход свое дипломатическое искусство: на засылку шпионов согласился сразу, от выдачи учтиво отговаривался, дело с «лезгинцами» предлагал отсрочить, а провинции обещал вернуть, как только в Иране «от неприятеля успокоено будет». Стороны уже составили соглашение о союзе, по которому Иран обещал вести войну с турками в случае их нападения на Россию «всеми силами», а Россия — в обратном случае — обязывалась оказать «всякую помощь»; шах не должен был заключать мир без согласия союзника; Россия же выдавала «беглецов», но получала подтверждение свободы торговли для своих купцов; относительно провинций повторялась соответствующая статья Рештского договора.

Однако всемогущий векиль не утвердил выгодный для России договор и желал, чтобы прикаспийские земли «и прежде времяни персицкому престолу по прежнему возвращены быть могли» до выполнения условий Рештского договора. Он взял с собой посланника в поход на север. Пока Голицын гадал о целях марша (на турок или на «лезгинцов»), Надир усиливал давление — то заявлял о возможном «совокуплении» с турками против русских, то ограничивал переписку посланника, который хотя и содержался «аки под честным караулом», но все же находил возможность информировать Левашова. Иранские представители на переговорах вели себя все более уверенно и выступали, как жаловался российский дипломат, «скоропостижными и бесстыдными в переменах».

Голицын с беспокойством отмечал «великие прогрессы» Надира: в августе иранское войско перешло Куру недалеко от русской границы и без боя заняло Шемаху. Генерал-майор де Брильи в донесении Левашову выражал опасение по поводу иранского вторжения и указывал, что «без всякие притчины изо всех мест подданства ее императорского величества старшины к Тахмас-хану с пешкеши (подарками. — К К.) являютца, а после якобы и раскаяваютца, но оное их раскаяние… видно есть не без подозрения». Даже в городе, докладывал генерал, «из здешнего бакинского народа ныне в верности никого не нахожу». Рассерженный таким «ветробешенством», де Брильи собирался выпороть 33 старшин кнутом, но в конце концов перестал горячиться и ограничился «репримандом».

Встревоженный Левашов прибыл в Дербент, где застал Вахтанга VI и его сына Бакара; царя прислали на случай возможного возвращения в Грузию и установления связи с армянами. Инструкция Вахтангу и Бакару требовала от них установить «с патриархом армянским и начальниками того армянского народа… секретную корреспонденцию» с целью поднять «того народа оружие против бусурман» и с их помощью овладеть Шемахой. Видимо, Петербургу какое-то время казалось, что в тяжелой войне Турция и Иран обессилят друг друга и откроется возможность «христианские народы» Закавказья «от турецкой власти свободить». Но в изменившихся условиях ни то ни другое не сочтено было уместным, чтобы не осложнять и без того неопределенные отношения с Ираном. Вопреки своему желанию, Левашов выслал Дергах Кули-бека и Муса-бека, хотя и просил Надира о прощении обоих, которое и было ими получено.

К тому же Надир развивал свои «прогрессы»: в сентябре 1734 года он двинулся на отступавшего Сурхай-хана и нанес ему поражение между Шемахой и Кабалой. Как докладывал Левашов, «от великой пушечной стрельбы Сурхай устоять не мог и с войски своим ретировался». Хан ушел в Аварию, а войска векиля разорили его столицу. В ставку полководца прибыли российские подданные — кубинский хан и Казбулат, который был пожалован «над всем горским дагистанским народом камандиром». К прочим горским владельцам Надир отправил указы, чтобы, доносил Голицын, «оные все готовились, ежели по трех месяцев с российской стороны завоеванные городы в персицкую возвращены не будут, то соединяться с ним Тахмас-ханом и отбирать их сильно». В октябре Надир расположился под стенами Гянджи и начал осаду города. Пятитысячный гарнизон янычар держался стойко, а у осаждавших не было квалифицированных артиллеристов и гранат; не помогло даже разрушение водопровода — жители выкопали достаточное количество колодцев.