Книга Избранная луной. Сказки Нового мира - Филис Кристина Каст

Ригель подошел к закрытой двери и сел возле нее, жалобно поскуливая.

– Да, мальчик мой, понимаю, каково тебе. Но ты хотя бы точно знаешь, где мы, – утешил его Ник. Ригель глянул на него через плечо и снова уставился на дверь, повизгивая. Скоро подействует снотворное, но пока что Ник чувствовал небывалый прилив сил. Мари вылечила паршу! Он не умрет! Больше никто в Племени не умрет – все, что надо сделать, выпросить у Мари секрет припарки.

– И надо будет поговорить об этом, когда рядом не будет ее безумной подружки. Сущая заноза в боку, – проворчал Ник. Но даже она не могла омрачить его радости. Я не умру от парши! – Слушай, Ригель, а что, если мы маленько осмотримся? Я имею в виду – совсем чуть-чуть. У меня определенно хватит сил дойти до стола. Посидеть на стуле, пусть даже скоро меня вырубит от отвара – это же целое приключение!

Он чувствовал на себе взгляд Ригеля, когда хватался за край циновки, чтобы выпрямиться. Нику удалось проковылять к столу и со стоном тяжело плюхнуться на рядом стоящий стул. Раны почти не саднили, но движение вернуло колющую боль в спине и слабую, пульсирующую в унисон с биением сердца, – в ноге. Он сидел, не двигаясь, стараясь замедлить дыхание и борясь с головокружением.

Нос щенка был прохладный, и влажный, и очень знакомый: он ткнулся в Ника мордой. Ник улыбнулся и открыл глаза.

Ригель рос красивым псом. Ник погладил его соболиный мех и с улыбкой заглянул в умные глаза.

– Наконец мне выпала возможность сказать тебе спасибо за то, что ты спас мне жизнь. Не знаю, как ты уговорил свою Мари прийти ко мне, не говоря уже о том, чтобы принести меня к себе и вылечить, но спасибо тебе. Сол, мой отец, тоже скажет тебе спасибо. Помнишь Сола? Жреца Солнца? – Ригель вилял хвостом, открыв рот и высунув язык, что означало у овчарок улыбку, и Ник широко улыбнулся в ответ: – Вижу, что помнишь. Держу пари, что ты помнишь все, и все равно выбрал быть здесь, с ней, – его улыбка слегка поникла. – Но я и не ожидал от тебя меньшего. Твоя Мари везучая. – Ригель лизнул руку Ника и побрел на свое место у двери, где растянулся в привычной позе сторожа.

– Ладно, развлеклись и хватит. Пора возвращаться в койку. – Ник оперся рукой о столешницу, чтобы встать, и случайно рассыпал кипу бумаг, на которых, как он видел, Мари делала пометки. Ник присел обратно, намереваясь собрать бумаги и оставить, как было. Он посмотрел на аккуратный почерк. Это оказалась дневниковая запись, в которой Мари описывала его раны и то, как она их лечила, как часто меняла повязки, как доставала наконечник и какие отвары использовала, чтобы усыпить его и, как он с удивлением понял, в то же время укрепить его организм.

Ощутив прилив интереса, он быстренько прочел все рекомендации, ища рецепт припарки, которой Мари вылечила паршу. И разочарованно вздохнул:

– Она еще не написала про это, – сказал он себе. – Но непременно запишет, и все, что мне понадобится, – это прочесть и запомнить.

Или украсть – и вернуться в Племя с рецептом.

Ника охватило жгучее чувство вины. Нет, до такого он не опустится. Он попросит Мари поделиться рецептом с ним. И к неблагородному способу он прибегнет, лишь если она откажет ему.

Но ему нужен этот рецепт. Ради его народа. Нужно заполучить его.

Он еще раз заглянул в листки с записями, заново изучил их, убеждаясь, что ничего не упустил, как вдруг заметил в другой стопке чистых листов, ожидавших, когда Мари заполнит их своим аккуратным почерком, уголок бумаги, не похожей на другие. Он потянул за него, вытащил лист более плотной бумаги и едва не присвистнул от удивления.

На нем оказался набросок – изображение Ригеля, – выполненный так талантливо, будто принадлежал кому-то из лучших художников Племени. Борясь с головокружением от отвара, Ник быстро просмотрел другие рисунки, не веря своим глазам. Он поднял голову, чтобы рассмотреть росписи на очаге и другие, разбросанные между светящимся мхом и грибами-фонариками.

– Эти тоже хороши, но не так. – Он снова взглянул на рисунки и вдруг заметил едва различимую подпись в низу каждого листа, в уголке: Мари. Просмотрев всю стопку, он дошел до последнего рисунка, от которого у него перехватило дыхание. На нем женщина из землерылов прижимала к груди ребенка, завернутого, как в пеленки, в листья священного папоротника, а на нее смотрел человек из Древесного Племени, и в глазах его была любовь.

– Это Гален, больше некому. А женщина – мать Мари, а младенец на ее руках – она сама, – Ник покачал головой. – Я это вижу, и видел взрослую Мари, и знаю правду. Но все равно не верю. Это просто невероятно. – Ник медленно сложил бумаги в аккуратную стопку. Потом доковылял до своей циновки и рухнул на нее, тяжело дыша и чувствуя невероятную слабость.

Закрыв глаза, он подумал о Мари и об отце: что тот скажет, когда узнает от сына о том, что Нику удалось выведать о ней и о жизни Землеступов.

Ник мог представить, что скажет отец. Он почти услышал его голос здесь, в норе, погружаясь в безболезненный дурманящий сон: приведи ее к нам. Приведи ее в Племя.

– Жарко-то как сегодня, – Мари отерла пот со лба и глотнула воды из фляги, которую они прихватили с собой. – А ведь еще даже не лето.

– Так дождя не было сколько, – отозвалась Зора. – Хорошо, что не надо месить грязь, но жара отвратительна, – сказала она.

– Ну, в Повивальной норе всегда хорошо и прохладно, а еще там рядом есть ручей. И мне не терпится охладить в нем ступни.

– Звучит заманчиво. А еще у рожениц всегда вкусная еда. Ты замечала? – спросила Зора.

– Знаешь, никогда об этом не думала, но, наверное, ты права. Беременные много едят, так что, наверное, еда у них самая лучшая, – заметила Мари. – И улыбнулась Зоре. – Одно это заставляет поспешить.

– Ну, мы почти пришли. Слушай, я вот тут подумала. Наверное, я смогу кое-что выкопать из тамошнего огорода. В вашем очень мало съедобных трав, и потому моя стряпня остается почти без приправ, – сказала Зора.

– Я съем все, что ты приготовишь, из чего бы ты это ни делала. Ты отлично готовишь, – заверила ее Мари.

– Спасибо! Я люблю готовить – в основном потому, что обожаю поесть.

– Как бы там ни было, у тебя здорово получается. Мама готовила лучше, чем я, но твоя стряпня – это что-то особенное.

– Да уж! – Зора довольно улыбнулась, но внезапно посерьезнела. – Слушай, а что ты скажешь женщинам об этом? – она обвела рукой коротко стриженную белокурую голову Мари, ее тонкое лицо и чисто отмытую кожу, не покрытую маскировочной краской.

– Ну, очевидно, правду, – решительно сказала та.

– Всю правду? И о своем чудище тоже? То есть о Ригеле, не о Нике.

– Ник не «мой», но нет, конечно, о Ригеле и Нике я умолчу. Ну, во всяком случае, пока. Им и без упоминания о раненом Псобрате и овчарке будет что переварить, – сказала Мари.

– Возможно, о Нике вообще лучше никогда не говорить, – предположила Зора.