Книга Все, кого мы убили. Книга 2 - Олег Алифанов

– Вы поступили верно, – ответил я, и поведал свою часть истории, утаив лишь некоторые находки. К сему прибавил я и рассказ о тайном братстве, членом которого состоял Артамонов, и своих подозрениях о том, что они могли приготовлять убийство князя. Прошёл почти час, и он почти не задавал вопросов.

– Гм, – помрачнел Прозоровский, когда я окончил. – Значит, не об одном воскресении заботятся. Что ж, если верить вам, видно, нет конца проклятию. Я ожидал удара, но не знал, откуда он последует. Думал, захотят только ограбить, но боялся худшего, что они могут покушаться на дочь. Средние звенья цепи вы обезвредили, но о верховных придётся обеспокоиться мне. Не волнуйтесь, на вас не упадёт тени, и в омут бросаться я не собираюсь. Имена названы, я могу следить и решать по обстоятельствам.

Я не чувствовал такой его уверенности в себе, но не решился продолжать. Свои открытия я желал оставить за собой нераздельно. Я допил напиток, прежде чем решился.

– Всё же не для этого рассказа, похожего на запоздалое оправдание прибыл я к вам. Вы нашли останки… воинства… той стороны?

Князь медленно повернул ко мне голову, уголки его губ едва заметно растянулись.

– Зачем вы спрашиваете, Алексей Петрович? Вы же знаете.

Портвейн был допит, он приказал принести вина, и мы осушили по бокалу. Он не мешал мне собраться с мыслями.

– Вы правы, Александр Николаевич. Я теперь только знаю. Вы никого больше не нашли. Не потому, что противники ангелов не погибали, и не потому, что убрали погибших куда-то ещё. Здесь вообще не было никакой битвы демонов против ангелов и людей, как полагал я и, думаю, вы тоже. – Прозоровский со вздохом кивнул, но я не спешил произнести главный вывод, и он вскинул на меня брови с любопытством. – Знаете, что более всего отдаляло меня от решения? Долго мучивший вопрос: почему здесь? Вдали от библейских мест, в пустоте истории? Прозрение наступило лишь по прибытию наших войск на Босфор, где они готовились сразиться, обороняя Царьград от – кто бы мог подумать – армии Египта! Словно из преисподней, подступали нубийцы и эфиопы к столице Константина Великого. Кто бы мог предположить такое во времена Иоанна Грозного, отправлявшего поклонников в ту бесконечно легендарную землю. Если представить некоего будущего исследователя, забывшего о предыстории и не позаботившегося раскопать последствия, событие это покажется маловероятным и почти мифическим – каким-то историческим курьёзом, ошибкой переписчика. Дмитрий Донской громит Мамая, а через два года Тохтамыш сжигает Москву. Только что мы громили султана, а трёх лет не минуло, как мы в военном союзе с ним. После уж, путешествуя по Средиземноморью, я смотрел на вещи другими глазами, всюду находя схожие примеры. Афиняне со спартанцами не нашли места у себя дома и дрались на берегу Геллеспонта. В Фарсале бились Цезарь с Помпеем. В Анкире – Тамерлан с Баязидом. А Полтава, Требия, Ватерлоо! Пожалуй, в этом прослеживаются уже не исключения, а правила. – Князь кивал, по чему угадал я различие его мыслей с моими. – Боюсь до конца называть вещи как должно бы. Скажу так: зло – это мы.

Он в каком-то отчаянии заходил по комнате. Вдруг остановился, обернулся порывисто, горячо воскликнул:

– Вы пришли, наконец, к тем же страшным выводам, что и я. Сознайтесь же! Страшно думать, что ты на стороне добра, и что кто-то извне покушается на твою добродетель, но однажды вдруг осознать, что ты со своими праотцами – на той стороне! Это люди истребили ангелов, чтобы коварно завладеть их наследством, всем без исключения, это мы – тьма, победившая свет и заполонившая мир. Участь наша ужасна.

Я поднялся.

– Всё это так, кроме одного. Я не верю в ужасную участь. Ведь Бог приходил, чтобы спасти нас, как бы мы ни были порочны от века.

– Счастлив верующий, – пробормотал князь, прикрыв глаза. – А я пью цимлянское.

Он потянулся разливать, но вихрь озарения смерчем пронёсся в моём разуме, так, что весь облик мой, вероятно, переменился, потому что Прозоровский отдёрнул руку и озабоченно молвил:

– Что с вами, Алексей Петрович?

Задыхаясь, еле облизав пересохшие вмиг губы, я отёр платком лоб.

– Ничего. Не прикажете принести – полную бутылку вина?

Я без труда упросил князя дать мне день для работы в его библиотеке, взамен того, что сам пополнил её несколькими книгами. Наутро я открывал шкафы, прочитывая корешки и извлекая те особенно старинные тома, кои он, согласно давней традиции, хранил листами наружу. Когда достиг я того шкафа, где собирал он труды по шифрованию, он возник за моей спиной.

– Тритемий и прочие, – проговорил я, – тут ясно.

– Ришелье? Он практиковал шифры применительно к своим посланиям.

– Байрон?

– В бытность свою пособником греческих революционеров, он любил играть с решёткой Кардано, – ответил Прозоровский. – Впрочем, считайте, что у меня просто недоставало места на полке с любимым мною Шелли.

В тот вечер я не смог удержаться от того, чтобы не отпроситься спать раньше обычного, сославшись на боль в глазах.

Едва лишь прикрыв за собой дверь, я в ярости на свою недогадливость бросился разбрасывать багаж. Последнее письмо Бларамберга отыскалось не сразу, квадрат картона с прорезями для знаков я с облегчением обнаружил среди копий скрижали. Дурак был я, полагая, что Иван Павлович советовал применить решётку к каббалистическому заклинанию; его следовало применить к его собственному письму. Никакого труда не составило мне теперь прочесть, поворачивая решётку и складывая буквы в слова, но скольких бесполезных трудов мог я избежать, догадайся о том раньше. «События тщательно подстроены, от них трудно отделить верные, как без решётки прочесть это послание. Я прозрел слишком поздно, бегите же сами – и не оглядывайтесь».

Я лёг и закрыл глаза. Чистый незамутнённый образ Анны возник в моём воображении, и печальная слеза выкатилась из-под века. У меня оставался один лишь выбор: мчаться, испросив благословения, в Петербург, или медленно ехать иной дорогой, не сулившей ничего доброго. Большую половину ночи посвятил я тому, чтобы убедить себя в том или другом пути. Но мои ангелы-хранители дремали, предоставляя роковое решение лишь слабому человеческому рассудку.

Всё, что желал я знать, и гораздо более мне уже стало известно. Но всегда существуют вопросы, про которые нельзя сказать, хочешь ли получить ответы на них. Так и со мной тогда: оставалось смутное нечто, в чём я не мог признаться себе. Дворец, в котором парила моя душа, полнился светом, но где-то в глубине анфилады ответов оставалась неосвещённая каморка последней тайны, заманчиво манившая взгляд бриллиантовыми вспышками догадок. Нет, неполнота моих знаний не пугала меня. Если бы я избрал путь в Петербург, картина мира для меня выглядела бы грустной и незаконченной, в которой ещё оставалось бы место вопросам и поиску истины. Зато, и это главное – неведомая правда, нехотя потеснившись, ещё оставляла бы место моему счастью.

Я порешил, возможно, худшее из всего, что выпадало мне: не входя в ту мрачную каморку, приблизиться к ней и пошевелить в искрящейся тьме рукой.