Книга Кто стрелял в президента - Елена Колядина

«Там Каллипигов стоял. Около камней. И так быстро повернулся спиной».

«Каллипигов?! — вскрикнула коляска. — Ликвидировать нас с тобой прибыл!»

«А может, мне показалось? Сама себя накрутила? Все никак не идет из головы тот псих, которого «ликвидировали». До чего дошла — уже тележного скрипа боюсь. Как та ворона пуганая. Нет, наверное, все-таки показалось».

Нет, не приблазнился Любе Каллипигов. Он прибыл в родной город вместе с Любой. Его машина неотступно следовала за Любиным минивэном. Но Каллипигов не собирался ликвидировать ни Любу, ни коляску. План, составленный верной супругой и соратником Зинаидой Петровной, был более зловещ.

— Каллипигов, я знаю, как поднять твой престиж в глазах руководителя страны, — имперским голосом сообщила Зинаида Петровна после того, как супругу было поставлено на вид за ненадлежащую организацию охраны первого лица государства, повлекшую за собой ранение посторонней россиянки.

Конечно, Каллипигов признавал, что объект был прав. Но когда кто-то прав, ведь еще неприятнее! Поэтому Каллипигов взял Зинаиду Петровну за предплечье и обратился в слух.

— Ты должен забрать у Зефировой ребенка, и мы сами воспитаем его!

— Будем воспитывать сына президента?

— Вот именно. Оформим опенкунство, а лучше даже — усыновим. Представляешь, каким будет расположение объекта к нашей семье, знай он, что мы растим его дитя?

— А Зефирова?

— Зефировой сообщат, что ребенок умер.

— Как-то это негуманно.

— Наоборот, Каллипигов! Негуманным было бы оставить беззащитного младенца на растерзание банды инвалидов. Я думаю, что объект тоже понимает, какое, с позволения сказать, воспитание, может дать его наследнику безногая мерзавка, работающая в ночных клубах. Там же одни проститутки! Ты бы хотел, что бы я, мать твоих детей, работала в ночных клубах?

Зинаида Петровна подвигала грудью, изображая, как именно, могла бы она зарабатывать на жизнь в ночных заведениях.

— Нет, — встревожился Каллипигов. — Не хотел бы.

— Ты узнаешь, где собирается рожать Зефирова, проведешь работу с главврачом и заберешь маленького президента. Все понял?

— Зинаида, ты — гений!

Увы, именно Каллипигов стоял у запорошенных январским снегом камней на берегу заснеженного озера.

— Любушка, ты меня не слушаешь что ли? — позвала заглянувшая в двери Надежда Клавдиевна. — Иди чай пить.

Они устроились за покрытым клеенкой столом в маленькой кухне. Люба протянула руку за зеленым эмалированным чайником с носиком, раздвоенным как хобот слона. И вдруг почувствовала, как внутри лопнуло и на стуле, застеленном круглым половичком, стало горячо.

— Вода какая-то… — сказала Люба, поглядев на стул, а затем на чайник.

Ребенок в утробе яростно заворочался. Живот словно разрезало ножом.

— Мама, вызывай «Скорую», — клацая зубами, сказала Люба.

— Батюшки! — вскрикнула Надежда Клавдиевна и побежала в прихожую — звонить по телефону. — «Скорая»? Это Зефирова Надежда. Валентина, ты что ли? А ты чего, за диспетчера? Все тебе денег мало, все шабашишь? Привет, золовка дорогая! Любушка моя рожать надумала. Да, приехала из Москвы. Воды уж отошли. Как — машина на выезде? Далеко? В Поляково? Дак это она когда вернется-то? А нам чего делать? Ладно, Валентина, спасибо. Отец! Геннадий! Да оторвись же ты от телевизора! Заводи мотоцикл!

Золовка Валентина нажала на рычажки телефона и, спешно вытащив из кармана бумажку, набрала номер.

— У родственницы вашей, Любы Зефировой, отошли воды, — сообщила она в трубку. — Сейчас в родильное прибудет.

— Спасибо вам огромное! — ответил голос Каллипигова. — Очень хотелось поддержать Любовь в такой час, оказаться рядом в нужную минуту.

— Мама, я боюсь на мотоцикле, — заволновалась Люба. — Еще растрясет или перевернемся по льду.

— Да уж, — нервно согласилась Надежда Клавдиевна, — Переворачивать людей наш папа горазд.

— О чем ты говоришь? — возмутился Геннадий Павлович.

— Молчи уж! — отмахнулась Надежда Клавдиевна. — Забыл уже? Поехали пешком. Давайте одеваться. Гена, неси Любе мои валенки.

В приемном покое Любе опять показалось, что человек, стоявший к ней спиной, лицом к спискам пациентов, похож на Каллипигова. Во время очередной судорожной схватки она вцепилась в поручни коляски и вновь взглянула в угол. Возле списков никого не было.

Люба покорно приняла душ, сидя под струями воды в коляске, кое-как перебралась на кушетку для «обработочки», полежала на утке, дожидаясь действия очистительного, и только въехала в предродовое отделение и положила на кровать с клеенчатым матрацем чистое белье, как потянуло где-то в раненой попе. Тянуло все сильнее, настойчивее, туже. Совсем нестерпимо!

— Доченька моя! — закричала Люба.

— Потуги? — спросила пришедшая на крик акушерка.

— Не знаю…

Акушерка приложила руку к Любиному животу и скомандовала:

— Быстро в родильное.

Любовь, охая и клацая зубами, заехала в ярко освещенную лампами, облицованную кафелем комнату. На одном из столов лежала прикрытая простыней уже родившая женщина. Она повернула голову и с удивление уставилась на Любину коляску и ее тощие неподвижные ноги, торчащие из-под короткой больничной рубахи.

— Как инвалид? — услышала Люба мужской голос в коридоре. — И что — на учете не состояла? Явилась со схватками? В родильное вошел Электрон Кимович. Люба посмотрела на седые брови и пятнистые руки.

— Женщина, ваше легкомыслие преступно! — сердито сказал Электрон Кимович и, наконец, бросил взгляд на роженицу. — Постойте-ка. Мать честная, Любовь Зефирова?

— Я, — испуганно сказала Люба.

— Как же вы так, Любовь Геннадьевна, без анализов, без контроля, без обменной карты? Мы ведь вас теперь должны отправить в инфекционное отделение. Уж только учитывая ваши заслуги и внимание президента, — Электрон Кимович развел руками, глядя на акушерку. — И что прикажете делать? Кесарить? Роженица должна была заранее лечь в отделение, приготовиться к операции. Где анестезиолог?

— В хирургическом, туда с аварии тракториста привезли. Тяжелый.

— Вызывайте Эллу Самуиловну на случай осложнений.

— Хорошо.

— Давай-ка, Любовь, помогу тебе на стол перебраться.

«Родственник мой, — с удовольствием сообщила коляска, поглядев на гинекологическое кресло. — Я ведь тоже называюсь кресло-коляска. Дальняя, правда, но родня. Так что не бойся, Любушка, сейчас по-родственному все изладим в лучшем виде».

Люба взгромоздилась на оказавшийся мягким стол. Ноги повисли, согнувшись в коленях. Электрон Кимович хмуро покачал головой.

— Пробную тракцию? — спросила акушерка.